Семен Бытовой - Ночью скалы светятся

Часа через два совершенно очистилась от тумана высокая Орлиная сопка, следом за ней и соседняя, а вскоре весь горный хребет, недавно еще невидимый, открылся. Стали заметны все мелкие тропки на крутых склонах.

— Ну вот, — сказал лесничий, — теперь пора.

— Па, а мне с вами можно?

— Конечно, можно. Пойдем вместе с товарищем до Синего озера, а к деду Анисиму ты его и проводишь.

В полдень вышли в путь. Солнце стало здо́рово припекать, и от земли поднимались клубы пара.

Колька шел впереди в широких, на вырост, лыжных шароварах и красной сорочке с засученными рукавами, разутый. Тапочки с собой захватил, но держал их в кармане.

Он ловко перепрыгивал с кочки на кочку, ни разу не оступаясь и не попадая в лужи, в то время как мы сапогами мутили воду и месили грязь.

Когда пошли вдоль железнодорожного полотна, лесничий все время предупреждал сына, чтобы глядел в оба, потому что тут часто бегают поезда.

А вот и Синее озеро. Но почему Синее? Оказывается, и лесничий толком не знает, хотя это название закрепилось за озером с давнего времени. Его еще называют Тихим и Теплым, но больше всего — Синим.

Мне пришлось наблюдать за ним, и, поверьте, ни разу оно не было синим. На раннем рассвете, едва вставала заря, оно было золотисто-розовым; в полдень, отражая чистое, безоблачное небо, — бирюзовым, а на закате дня, когда начинал пылать горизонт, озеро едва вмещало в себе небесный пожар.

Может быть, в течение лета случались дни, когда скорее синяя, чем зеленая, тайга отдавала озеру свои буйные краски, и случайный путник назвал его Синим и распространил это название среди людей.

— Вот за Синим озером, в липовом распадке, домик Анисима Петровича, — сказал лесничий. — Коля доведет вас. А на обратном пути, милости просим, заходите.

Нас встретил около дома внук пасечника Петя. Увидев Колю, мальчик кинулся к нему, обнял за плечи.

— Вот здорово, что пришел, — обрадовался он, не обращая на меня внимания.

— Я дяденьку из города привел. Им к деду твоему надо, — как можно серьезнее сказал Коля.

Петька подбежал к раскрытому окну, вскочил на завалинку, перегнулся через подоконник.

— Деда, тут к тебе пришли...

Из комнаты послышался глуховатый голос:

— Пускай заходят!

Пчеловод лежит на низком топчане, устланном медвежьей шкурой, и с трудом переводит дыхание. Перед ним на самодельной тумбочке стоит глиняная миска с лесной земляникой и чашка с сотовым медом, пахнущим июльской тайгой. Окна распахнуты настежь в сопки. На их крутых склонах — липы в буйном цвету. Одна старая липа растет под самым окном, не пропуская в комнату солнце. Ветки ее сплошь облеплены пчелами. Они впиваются в цветы и долго-долго — глаза устают смотреть — собирают нектар. Старик следит за ними, и его запавшее, изможденное долгой болезнью лицо озаряется слабой улыбкой. Анисима Петровича радует, что пчелы и теперь, когда он прикован к постели, вблизи от него.

— Петька, — зовет он внука, — иди накачай для гостя медку свежего.

— Иду-у-у!

Здесь, в этом тесном распадке среди старых раскидистых лип, Анисим Петрович и закончил свой гербарий медоносных растений — удивительную и, говорят, единственную в своем роде книгу таежных цветов, излюбленных пчелами.

Видел я этот гербарий в Биробиджане в областном музее краеведения. Второй экземпляр, сказали мне, находится в Москве, на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке.

Работники музея и посоветовали мне съездить на Синее озеро, разыскать старого пасечника и расспросить его, как это он чуть ли не всю жизнь составлял свою книгу цветов.

Я и сам понимал, какое это нелегкое дело в течение полувека, из лета в лето бродить по целинной тайге без троп, постоянно наблюдать за пчелами, примечать, какие цветы они больше всего посещают в долинах рек, на горных склонах, в падях и распадках, потом собирать эти цветы, дома высушивать их и писать к ним характеристики.

Анисим Петрович стал жаловаться, что болезнь с весны приковала его к топчану, и теперь, когда все в цвету и самая пора по тайге бродить, он обречен на «безделье».

— Думаешь, все цветы собрал я? Может, в книге моей только малая часть. Никто наперед не знает, куда полетят молодые пчелки после «проигра». Ведь тайга, знаешь, велика и не вся разведана. — Посмотрев на меня печально, добавил: — Жаль, что не смогу больше...

Чтобы его успокоить, я сказал, что он еще поправится, но Анисим Петрович, казалось, не слушал.

— Ладно, — произнес он, приподнявшись на локте, — хорошо, что догадался в музей медоносы сдать. И погодя спросил: — Значит, их там показывают? Сам, говоришь, видел?

Когда Анисим Петрович впервые надумал собирать гербарий медоносных растений, он понимал, что на это придется потратить годы, а возможно, и всю жизнь.

Как ни богата дальневосточная тайга медоносами, однако не каждый из них посещают пчелы. Часто молодняк, только становясь на крыло, пролетая над пастбищем, находит множество новых, редкостных по своему аромату и лечебным свойствам растений.

Анисим Петрович мысленно представил себе, как его собственные пчелы, вылетая из ульев, рассыпаются по тайге, облетают за день не менее десятка километров. Но за пределами этих десяти километров наверняка имеются и другие пасеки, и оттуда тоже разлетаются во множестве пчелы на цветущие пастбища. Тайга огромна. Даже людям, прожившим в ней целую жизнь, она кажется беспредельной. А сколько еще глухих уголков, куда не ступала нога человека! Может быть, именно там и растут самые лучшие, самые полезные цветы...

Сперва он стал собирать медоносы поблизости от пасеки, потом все дальше и дальше.

Рано утром, как только пчелы поднимались с прилетной доски, Анисим Петрович, как говорится, глаз с них не спускал. Он шел буквально следом, наблюдал за ними, примечал цветы, на которые они садились брать нектар, потом срывал эти цветы и складывал в берестяную коробочку.

Постепенно у Анисима Петровича выработалась своеобразная маршрутная карта пчелиных полетов. Строго следуя по ней, он в первое же лето собрал большое количество медоносных растений. Именно они и положили начало будущей книге цветов. Правда, большинство медоносов были известны каждому пасечнику, но собранные воедино, представляли немалую ценность. А в дальнейшем стали попадаться и такие растения, которые еще не были известны как медоносные и являлись открытием.

В иные дни Анисим Петрович отправлялся в тайгу чуть свет и возвращался домой поздно вечером, когда на небе появлялась луна.

Он старательно высушивал каждый цветок, отводил ему отдельную страницу, давал подробнейшее описание: где нашел, когда, в какой день и часто ли его посещали пчелы. Причем это были не простые объяснения, — ведь Анисим Петрович умел подмечать в природе тончайшие особенности.