Семен Бытовой - Десять тысяч лет

— За такие слова можно ответить своей дурацкой башкой, — тихо произнес другой. — А если и явилась у тебя умная мысль, то держи ее при себе.

Мао Цин решил поскорее выбраться отсюда.

— А, добрый старик с трубочкой! — крикнул Гу Ан-фа, издали заметивший Мао Цина. — Садись, угощайся чумизой.

Рогульщик сидел на земле. Он быстро работал палочками, уничтожая одну за другой порции чумизной каши.

— Не выиграл ли ты в кости тысячу юаней, что так ешь? — весело заметил старик, сел рядом и похлопал рогульщика по спине.

— Тысячу не тысячу, а десять юаней я заработал за день.

Он высоко подбросил пустую чашку, но не дал ей упасть, а ловко принял ее на палец и стал вертеть с нарастающей быстротой.

Торговец тотчас осыпал рогульщика бранью.

— Бродяга, продавай ему за бесценок еду, а он еще посуду ломает.

— Бери свою посуду, не сломалась, — ответил рогульщик и поднялся с земли.

Встал и Мао Цин. Несколько минут они шагали молча. Потом старик спросил Гу Ан-фа:

— Слыхал, что говорят люди, правда это?

— Правда, конечно правда. Я еще потешусь над этими драконами. Мне хочется посчитаться с одним офицером в белых очках. Он избил до полусмерти моего брата Дуна, рикшу... Я ему все припомню.

— Тебе виднее! — тихо сказал Мао Цин.

— Прощай, старик. Пойду, брата проведаю. Наверно, он скоро умрет, все время у него кровь идет горлом.

Мао Цин вернулся в чайный дом поздно вечером и застал повара сидящим на крыльце. Тот указал ему место рядом с собой и протянул пачку с сигаретами. Старик сел, взял сигарету, смял ее на ладони и набил трубочку.

— Долго ходил. Наверно, полный короб новостей принес? — спросил Хань Бао.

Старик рассказал ему все по порядку, посмотрел на небо, затянутое тучами, и сокрушенно покачал головой:

— Большая гроза будет!

— Вот что, добрый Мао Цин, бери-ка метлу и подмети у парадного крыльца...

Вечер действительно выдался пасмурный. Тучи густо обложили небо, в воздухе стояла предгрозовая духота. Листья на деревьях свернулись в трубочки, сникли и травы в палисаднике — так был плотен и сух воздух.

— Сильная гроза будет! — повторил Мао Цин, подумав, стоит ли подметать. Если пойдет дождь, и так станет чисто.

И все же он был доволен, что после длительного безделья у него есть работа. За всю свою долгую жизнь он не знал свободных дней, руки его, привыкшие к труду, томились все это время, ждали какого-нибудь дела. Мао Цин не хотел стать бездомным. Он достаточно нагляделся на них на базаре, на ступенях храма, и никак не мог примириться с их участью. Кто знает, быть может людей, с которыми Мао Цин провел несколько ночей на ступеньках храма, в недавнем прошлом постигла та же судьба. Как несправедливо это! Один Хориоки владеет землями целого уезда, и тысячи людей должны постоянно разоряться и умножать его богатства. Мы возделываем поля — и никогда не наедаемся досыта. От стеблей гаоляна изнывают наши желудки. Как несправедливо это! Земля должна принадлежать тем, кто на ней трудится! Так говорили бесстрашные парни, которые спускались по ночам с гор за спичками. Вот это справедливо! И тут же он подумал о Ване-лудильщике, ушедшем в горы. «Он достойный человек для моей дочери. Пусть ему сопутствует удача!»

Мао Цин уже не жалел, что покинул Тука. В городе он многое узнал. Теперь он надеялся, что еще вернется туда, на родную землю отцов. Еще наступят лучшие времена. И он ждал этого, как ждут весны после долгой, вьюжной, холодной зимы...

С этими мыслями он принялся за работу. Подметая крыльцо, он подумал, какое из пяти окон было окном комнаты Мейлин? Он подошел к первому, второму, остановился у третьего окна. Постояв здесь минуту, он подошел к четвертому. И вдруг, услышав в комнате шум, отпрянул от окна.

— Ты должна гордиться, что я переступаю этот порог. Почему ты молчишь? — кричал кто-то на ломаном китайском языке.

Старик ухватился руками за оконную раму, уперся коленями в кирпичный уступ, поднялся выше. И то, что он увидел, заставило его вздрогнуть.

Перед Мейлин, загнанной в угол, стоял капитан Хориоки. Он держал в правой руке фарфоровую пепельницу. Вот он замахнулся ею, готовый швырнуть в Мейлин.

— И все-таки ты молчишь? — громко спросил японец. — Так ты сейчас замолчишь навсегда!

Мейлин выпрямилась, подняла голову, плюнула самураю в лицо.

— Я тебя не боюсь! — сказала она и прижалась спиной к стене.

Хориоки отступил, отбросив в сторону пепельницу.

— Ты посмела плевать в лицо офицеру императорской армии! Капитану Хориоки плевать в лицо?! — закричал он.

— Самурайская доблесть — бить беззащитную женщину, — сквозь слезы произнесла Мейлин.

— Ты... ты, шпионка! Я давно заметил, что ты шпионка!

— Дочь моя, бедная моя Мейлин! — шепотом произнес старый Мао Цин. Он хорошо видел, как японец достал из кармана пистолет и медленно навел на Мейлин. Нет, Мао Цин не допустит этого!

Задыхаясь, почти не помня себя, он побежал в дом, кинулся к комнате дочери, но дверь оказалась запертой. Тогда он вышиб плечом тонкую дверь, бросился на японца и сбил его с ног. Хориоки упал на цыновку и, почти не целясь, в упор выстрелил в Мао Цина.

— Отец! — закричала Мейлин.

Хориоки быстро поднялся с пола. Локтем он задел лампу на столе, опрокинул ее. Стало темно.

В это время началась гроза. Могучие раскаты грома ударили совсем близко, и яркая молния на мгновение осветила комнату. Хориоки схватил фуражку и выбежал в коридор. Распахнув дверь, он на крыльце столкнулся с Хань Бао, вбежавшим в дом.

— Кто здесь? — испуганно спросил Хориоки, и вместо ответа получил сильнейший удар в живот...

— Люди! — закричал повар. — Люди-и-и! Разве вы не знаете, что происходит в городе! Самураи бегут!

— Хань Бао! Ты пришел! Он убил моего отца! — дрожащим голосом сказала Мейлин.

— Хориоки убил Мао Цина?

Мейлин схватила Хань Бао за руку и повела в комнату.

Гул, все нарастающий гул доносился со стороны западных ворот, и темнобагровые полосы огня разливались по черному небу.

— Вы только посмотрите, что происходит в городе. Японцы бегут. На улицах рвутся снаряды. Милые, к нам идет свобода! — Хань Бао распахнул окно.

На крыльце послышались чьи-то твердые шаги. Хань Бао насторожился.

— Это за моего брата тебе, подлец! За рикшу, которого ты бил сапогом! — услышал Хань Бао. — Эй, кто в доме?

Хань Бао высунулся в окно и увидел высокого лохматого рогульщика, который вел притихшего, в разорванном кителе капитана Хориоки.

— Я Гу Ан-фа, — сказал рогульщик, обращаясь к повару. — Как только разорвались первые снаряды с той стороны Амура, я сразу смекнул, в чем дело. Вижу, японцы встревожились, бегут... Ну, думаю, пора. Выхожу на улицу Семи богов, а этот бежит навстречу без памяти. Эй, добрый человек, где тут остановился старик из Тука?..