Семен Бытовой - Десять тысяч лет

Ему захотелось вбежать на крыльцо, сорвать фонари, растоптать их ногами, но внутренний голос остановил его.

«Надо раньше поговорить с купцом, попросить объяснений, может быть пристыдить его...» — решил Мао Цин.

Тут он услышал в глубине двора приглушенный говор. Он прошел немного вперед вдоль забора, присмотрелся и увидел двух девушек в пестрых халатах, которые сидели, разговаривая, под грибком.

— Она всегда твердит, что ненавидит самураев и, как только будет возможность, убежит отсюда.

— Она слишком вызывающе ведет себя с капитаном Хориоки.

Так говорили между собой девушки: Мао Цин подумал, что речь идет именно о том самом офицере, которого вез рикша и который действительно как две капли воды был похож на сына помещика Хориоки.

— Ты ведь знаешь, какая она, Мейлин! — сказала одна из девушек.

— Ей, конечно, есть на кого надеяться. Ван трудится с утра до ночи, копит деньги, чтобы выкупить свою Мейлин. А кто позаботится о нас? Никто, сестричка...

— Простите, добрые госпожи, я хочу спросить у вас об одном важном деле, — громко сказал Мао Цин, едва сдерживая волнение.

— Пожалуйста, дедушка! — в один голос ответили девушки и подошли к забору.

— Не знакома ли вам Мейлин из деревни Тука? Я разыскиваю ее целый день.

Девушки переглянулись.

— Как же, Мейлин наша подруга, но ее сейчас нет.

— Где же она? — спросил старик.

— Госпожа надзирательница послала ее в Фугдин с какими-то поручениями, — уклончиво ответила одна из девушек. — Кажется, к господину Шану...

— К господину Шану? — вздрогнув, переспросил Мао Цин.

— Да, господин Шан давно живет в Фугдине. Мы часто ездим к нему с поручениями надзирательницы.

— Когда же вернется Мейлин?

— Наверно, завтра или послезавтра. Приходите, дедушка.

Девушки побежали в дом. Уже возле крыльца одна из них громко спросила:

— Дедушка, как вас зовут?

— Мао Цин!

— Хорошо, мы ей скажем о вас.

Старик с грустью подумал, что и эти добрые девушки дети таких же, как он, бедных родителей. Он сделал усилие, отошел от забора и медленно побрел вдоль улицы...

...Ван Чжу-вын был по профессии лудильщик. Еще мальчиком он стал ходить по дворам, напоминая хозяйкам, что отлично чинит кухонную утварь. Он был еще учеником и брал за работу меньше, чем другие, хотя знал свое дело не хуже старых, опытных мастеров. И хозяйки охотно отдавали ему в починку кастрюли, сковородки, медные чайники, которые Ван чинил тут же на дворе в присутствии хозяек. А когда он заработал достаточно денег, чтобы снять на базаре палатку, то довольно широко развернул свое дело. Так шли годы. Случались на базаре и не очень хорошие времена, тогда Ван собирал в сундучок свой нехитрый инструмент и отправлялся в ближайшие села, где за какой-нибудь месяц настолько поправлял свои дела, что свободно откладывал половину заработка «на черный день».

Главный повар Хань Бао, встретив однажды лудильщика, затащил его к себе и нагрузил большой работой. Две недели паял и лудил Ван посуду. Здесь он встретил и полюбил Мейлин. Ван, конечно, затягивал свою работу. За это время с ним довольно близко сошелся и главный повар Хань Бао, который, к радости лудильщика, не торопил его. Хань Бао считал, что лучшей девушки Вану нигде не найти, и если Ван поторопится с выкупом, то осчастливит себя на всю жизнь.

Закончив работу и получив от Хань Бао хорошую сумму денег, Ван Чжу-вын сказал о своем намерении Мейлин. Девушка внимательно выслушала его, тихо, чтобы никто не заметил, поблагодарила и крепко сжала его сильную руку.

— Моя Мейлин, не пройдет и года, как и смогу забрать тебя отсюда. Береги себя.

Сказав это, он достал из кармана пачку юаней и хотел было отдать Мейлин, но она запрятала в халат свои руки.

— Пусть они останутся у тебя, Ван. Когда ты соберешь всю сумму, то сам внесешь ее господину Шану.

Мейлин ушла в дом, унося с собой любовь к юноше и надежду на скорое освобождение. Ван не сразу покинул двор, он еще долго о чем-то беседовал с главным поваром Хань Бао.

С этого дня Мейлин повела себя так, что все в доме стали гадать, что же происходит с нею. Она стала молчаливой, задумчивой. На вопросы надзирательницы почти не отвечала. По вечерам, когда дом наполнялся шумом подгулявших офицеров, она прикидывалась больной, натирала виски уксусом, перевязывала полотенцем голову, зарывалась в подушки...

Однажды, во время облавы, Вана схватили японцы и посадили в тюрьму. Когда представился случай сообщить об этом на волю, он не стал тревожить свою любимую, а начертил на бумаге несколько иероглифов повару Хань Бао.

Когда Ван, отсидев месяц в тюрьме, вернулся к Мейлин, девушка обнаружила в его глазах тревогу. Она крепко сжимала в своих руках руку Вана, но юноша был печален. Оказалось, что во время ареста японцы похитили у Вана половину его трудовых сбережений. Теперь неизвестно, когда он сможет возместить их, а время идет, любовь к девушке не знает предела.

— Хорошо, — сказал Ван Чжу-вын после того, как Мейлин успокоила его. — Я буду работать еще больше.

— Будь осторожнее с ними. Они способны обвинить любого человека в преступлении.

— Звери, — сказал Ван, — я задушил бы их собственными руками.

И опять на долгое время ушел лудильщик Ван Чжу-вын...

Прошло четыре дня, а Мейлин все не возвращалась. Старик приходил к чайному дому, спрашивал, когда же вернется дочь, но ничего определенного ему сказать не могли. К тревоге о Мейлин прибавилась тревога о юноше, о котором не переставал думать старик. Он часами просиживал у городских ворот, встречал и провожал прохожих, а юноши все не было. Десять спичек, которые он взял у юноши, не давали старику покоя. На базаре, где он бывал ежедневно, покупая у бродячих лоточников то порцию чумизы, то пампушку, все время шли тревожные разговоры о том, что японцы кого-то опять расстреляли за связь с партизанами, что начальник гарнизона отдал приказ закрыть городские ворота... От всего этого старику становилось жутко. Временами Мао Цин даже забывал о дочери и все время думал о юноше, которого — старик был уверен — осудили по спичечному закону. После долгой ходьбы по городу, томительных ожиданий у городских ворот Мао Цин возвращался к храму, ложился на каменную ступень, но спать не мог.

...В полночь над городом нависли тяжелые тучи. Слабый ветер, казалось, был не в силах сдвинуть их с места, и они обрушились холодным, долгим дождем. Люди, спавшие на ступенях храма, не знали, куда укрыться. Они потеснее прижались друг к другу, натянув на себя разное тряпье, чтобы хоть как-нибудь согреться и не промокнуть.

— В городе опять начались облавы, — сказал кто-то в темноте.

— Кого разыскивают? — спросил другой.

— Известно кого — партизана! — ответил первый и, помолчав минуту, добавил: — Но его не так-то легко поймать. Партизаны очень смелые ребята.