Семен Бытовой - Десять тысяч лет

— Так и есть! Игра началась!

Сбежав с сопки, я очутился в узкой пади, заросшей шиповником. Я ободрал руки об острые иглы. След повел нас через падь на вторую сопку. И тут моя Пальма пошла верхним чутьем. Склон сопки был посыпан нюхательным табаком. Он обжигал ей ноздри.

Уже стало светать, когда мы вышли на поляну. Поиск усложнился. След подвел нас к озеру и исчез. Чтобы снова поймать его, нужно обойти озеро, установить, в каком месте нарушитель вылез из воды. И странное дело, от озера след пошел в сторону нашей заставы. Не ошиблась ли Пальма? Не устала ли?

Я повторил поиск. Но и на этот раз Пальма повела меня к нашей Зайчихе. Значит, нарушитель сбился с пути.

Туман опускался с сопок и полз сквозь густые заросли. Он обволакивал сосны, тянулся по кустам орешника.

Обнажилась узкая просека, и в нее хлынул первый утренний свет. Оглядываюсь — и вижу три знакомых сосны. Значит, до заставы два километра. Но может ли быть, чтобы чужой человек здесь прошел, не столкнувшись с ночным дозором?

Пальма рвется вперед, тяжело дышит, стучит зубами.

Через полчаса мы врываемся с Пальмой во двор нашей Зайчихи. Собака бежит к кладовой, где хранятся продукты, рвет зубами замок.

Да что же это такое?

Вот, думаю, выйдет капитан, измерит меня насмешливым взглядом и произнесет свою любимую фразу: «Ну и орел же вы у меня!» Шутка ли, потерять след нарушителя!

«На Зайчихе, в каптерке, шпион сховался!» — вот смеху-то будет.

Меня берет злость. Я с такой силой дергаю поводок, что у овчарки перехватывает дыхание и она падает. Но тут же вскакивает и снова бросается к кладовке.

И вот, звеня шпорами, на крыльцо выходит капитан Седых. За ним, держа в вытянутой руке часы и весело улыбаясь, идет незнакомый мне офицер.

— Товарищ капитан, прикажите открыть каптерку, — обращаюсь я к начальнику. — Пальма нервничает.

— Нервных нам не надо! — отвечает он строго, измеряя меня колючим взглядом. — Успокойте Пальму!

Незнакомый офицер захлопывает крышку часов и обращается к нашему капитану:

— Да, эта овчарка покрепче Долины!

Я не понимаю, о чем идет речь.

— Что же у нас там, вместо крупы и сала — нарушители? — смеется капитан Седых. — Ну и орел вы у меня!

Я виновато отвожу взгляд в сторону.

А Пальма все время рвет замок зубами.

— Отведите собаку на место! — говорит капитан. — Молодец, Таволгин. Не осрамил нашу Зайчиху.

И только теперь я понял, что это была поверка.

В кладовке скрывался ефрейтор Ковалев. Он-то попутал нас резиновой калошей и опорком русского сапога. Он-то и петлял по ночному лесу.

— Не выпускайте Пальму до завтрашнего дня. Быть может, она это забудет.

— Слушаюсь — говорю я, но твердо знаю, что не скоро забудет она запах следа.

Не сразу удалось успокоить собаку. Она нервничала, весь день не принимала пищи. Она сидела у окна и не спускала глаз с каптерки. Не знаю, когда выпустили оттуда ефрейтора, но на другой день, когда Ковалев вместе с товарищами пришел на волейбольную площадку, Пальма выскочила во двор, сбила его с ног и чуть не вцепилась в него зубами. Хорошо, что в этот момент я оказался поблизости.

Вернувшись из наряда в десятом часу вечера, я наскоро поел, умылся, взял томик Пушкина и стал читать «Капитанскую дочку». Прочитав страниц десять, уронил книжку — задремал. Я не слышал, как Пальма подняла томик, положила его на тумбочку рядом с койкой. Пальма никогда не засыпала раньше меня. Бывало я увлекался книгой до поздней ночи, и все это время Пальма не засыпала. Она лежала в своем углу, положив голову на вытянутые передние лапы, поглядывая на меня.

На этот раз мы оба очень устали. С половины дня и до позднего вечера мы проверяли участок нашей заставы. Не успел я заснуть, как меня разбудил дежурный.

— Срочно вызывает капитан!

— Ну что ж, Пальма, собирайся, — сказал я, вставая.

Она быстро схватила ошейник с поводком, подошла ко мне.

Через три минуты мы уже стояли перед начальником. В наскоро накинутой на плечи шинели капитан Седых выглядел очень усталым. Подойдя к стене, где висела карта, он отдернул синюю занавеску, указал примерный участок, подлежавший тщательной проверке.

Стояла темная августовская ночь, полная пряных запахов. Пахли сосны на сопках, цветы на берегах горного озера, травы, напоенные свежей росой. Это была одна из тех ночей, которые мгновенно снимают усталость с лица человека и наполняют его тело бодростью. Луна давно перевалила через отроги Хингана, ее слабый отсвет тянулся над горной грядой, медленно тая. То здесь, то там на горизонте вспыхивали звезды, и от этого ночь делалась еще черней.

Кругом шумела тайга. Пальма великолепно разбиралась в этих, всегда почти одинаковых, ночных шумах. И стоило только где-нибудь упасть веточке или пролететь птице, как овчарка тотчас вся настораживалась.

Когда мы углубились в лес, Пальма остановилась, повела мордой и, ничего не почувствовав, пошла дальше. В фазаньей пади — широком углублении между двумя сопками — она вдруг потеряла прежнее спокойствие и стала дергать поводок.

Я дал ей волю. Пальма рванулась вперед, перепрыгнув через один, затем второй куст, а у третьего остановилась и стала его обнюхивать. Я достал из кобуры пистолет, взвел курок. В это время Пальма подбежала ко мне, схватила меня за рукав и потащила за собой.

— Хорошо, Пальма, хорошо...

От кустов она побежала узкой полянкой.

Из-за горного хребта надвинулась туча и погасила звезды на горизонте. Брызнул теплый дождь. Нужно было спешить. Я бежал, спотыкаясь о кочки, однако не сдерживал Пальму. Собака ни разу не шла верхним чутьем, то есть не поднимала головы и не держала морду по ветру, а все время принюхивалась к траве. Значит, след нарушителя был свежий.

Проваливаясь между кочек в ямки, набитые, грязью, я почувствовал, что теряю силы. Комья грязи прилипли к моим сапогам. Недолго думая, я осадил Пальму и стоя стащил с себя сапоги. Теперь стало полегче.

След нарушителя привел нас к реке. Это была Жилка — шумная горная речка, бегущая сквозь таежные заросли. Недавно прошли обильные дожди, и Жилка очень широко разлилась. Не так-то просто было перейти ее. Пальма постояла у воды, помотала головой, определяя по ветру, куда мог деться след.

— Вперед, Пальма... Там чужой...

Собака вошла в воду. Я пошел за ней. Сильным течением Пальму стало относить в сторону. Я натянул поводок, приблизив к себе собаку.

Речка была по пояс, итти по галечному дну разутому — тяжело. Острые камни врезались в голые ступни. Но я не думал об этом.

Пальма слишком долго боролась с бурным течением, теряла силы. Я подложил ей под брюхо руки, и Пальма изо всех сил рванулась вперед. Прыгнув на сушу, собака отряхнулась и тотчас же побежала вдоль берега.