Олег Стрижак - Долгая навигация

Шурка и Доктор вскочили.

Раздвигая портьеры синего плюша, шагнул через комингс веселый комбриг.

— Товарищ капитан первого ранга!.. — начал Доктор.

— Отставить, — махнул рукой в тонкой перчатке комбриг. — Фельдшер? Флагврач хвалил. А ты что? — сказал он Шуре. — Ранен — лежи.

— Сбрасывает.

— Ясно. Твой парень — Новиков?

— Мой, — спокойно сказал Шура.

— Хороший акустик.

— Хороший, — спокойно подтвердил Шура.

— Дурака свалял, Шура.

Из дальнейшего короткого разговора Доктор мало что понял. Комбриг приложил руку в тонкой лайковой перчатке к козырьку и вышел. Шурка с Доктором молча смотрели в открытую дверь, как шел он легко по валким коридорам — маленький, с мальчишеской фигурой, в канадке с меховым откидным капюшоном в полспины, в мятой лихой фуражке. Кобура с тяжелым большим пистолетом висела на длинных ремешках и била по бедру.

— Правда, что на адмирала представили? — спросил Доктор.

— Говорят, — рассеянно сказал Шура.

— А что там, со шваброй?

— Да ничего. Не смог поднять адмирал швабру, обиделся и корабль смотреть отказался. На линкорах, говорит, таких швабр не помню…

Удар в правый борт повалил их с ног. Брызнули осколками Докторовы бутылочки. Лопнул талреп и запрыгало кресло.

— …Это что?

— Это к нам кто-то швартуется… — Новый удар; наверху по палубе бегали и скребли тросами, в задраенный световой люк доносился гневный, сквозь противогаз, рев.

— Кроха матерится, — удовлетворенно сказал Шурка. — Давай кресло вязать.

«Сто восьмой» швартовался трудно.

Многотонная, медленная на глаз волна разводила размеренно корабли и так же размеренно сталкивала их. Момент соприкосновения оборачивался беспощадным ударом, отлетали леерные стойки, крошилось стекло иллюминаторов, и корабли, отваливаясь друг от друга, расходились вновь.

Заброшенные с полубака на полубак восемь, десять ниток стального швартовного троса лопались беззвучно и легко. С мостика — в путаной, растрепанной ветром ночи, в свете маскировочных синих фонарей — это выглядело достаточно красиво: голубые жилки металла провисали над черным провалом воды, слегка напрягались — и взлетали беспорядочно обрывки…

— Кто это у тебя на полубаке мычит? — спросил комбриг.

— Дымов, — недовольно сказал Назаров.

— Кроха? Нечего ему там делать. Убит.

Назаров только сжал зубы: одни молодые матросы оставались на палубе. Бог храни комбрига…

— Убит старшина второй статьи Дымов, — сказал он в микрофон.

— Командование баковой авральной группой принял старший матрос Семенов, — доложил в динамике ломкий, на диво спокойный, чуть смеющийся голос.

И на обоих кораблях услышали, как Дымов, сорвав противогаз, заорал во всю мочь, разъяренно:

— Сеня!! так тебя! бук-сир-ный трос подавай! так его!.. в две нитки! так их!..

— Дымов! — одернул громом репродукторов Назаров.

Динамики связи донесли обиженный голос Крохи:

— Товарищ командир! Должен я перед смертью чего-нибудь прошептать? Во всех книжках шепчут…

Комбриг захохотал звонко и от души.

Хохотом встретили Дымова и в кормовом кубрике, по другой причине: обиженная, злая физиономия его была черна от угольной пыли. Обрывок троса разбил коробку противогаза, и пыль пошла в трубку.

— …Чего?

— Да ты на себя посмотри!

Зеркало показало Дымову густо запорошенный углем нос и, печально звякнув, вылетело из рассыпавшейся рамки, разлетелось в сотни кусков.

— Кого принимаем? — спросили с интересом.

— «Сто восьмой». Спасают нас.

— Спа-са-ют? — спросил Раевский, и Лешка протяжно свистнул. Карл от обиды замурлыкал песенку. В кубрике стало тихо. Никогда прежде их не спасали, а спасали всегда они. Кроха огорченно вытирал лицо ладонью, кулаком, пока не стал похож, как сказал Женька, на недомазанного негра.

— Гибнем. По полной форме гибнем.

Командовал высадкой аварийной партии старпом «восьмого» Саня Сидорук. Его ребятки сыпанули на обезлюдевший «полста третий» хорошо обученной толпой — как в абордажную схватку. В кубрике, завалившись по койкам, тупо глядя в подволок, слушали, как скрипят притертые втугую борта, как грохочут по коридорам сапоги чужой, сытой команды… Напоследок, когда все было сделано, Сидорук заскочил наверх к Луговскому.

— Саня, — спросил Луговской, — где имеешь свое место?

Саня, старший лейтенант, наклонился над картой и тонко отточенным карандашом отметил точку:

— Туточки.

Луговской машинально отмерил циркулем. Расстояние между кораблями, которые болтались в ночном море, тесно прикрученные тросами друг к другу, по карте выходило девять миль.

— Учись искусству прокладки, старпом, — насмешливо закричал Саня. Он был младше Луговского по выпуску на два года. — Исправляй, пока я жив.

Луговской покачал головой: нет.

— Нептун тебе судья, Саня.

— Будь здоров! Отчаливаю, потому как вы, сэр, уже утонули.

— Врешь?

— Папа комбриг сказал. Сейчас и тебе скажет. — Саня, показав язык, скатился вниз. Его матросы поспешно тащили через фальшборты пожарные шланги, мотопомпы и прочее свое барахло. Надо бы спуститься, присмотреть, чтоб не прихватили чужого…

— Внимание, — объявил по трансляции комбриг. — «Полста третий» по ходу учений признан погибшим, из дальнейшего участия в учениях выбывает. Обстоятельную оценку вам сообщит командир после разбора учений. Действиями экипажа я доволен. Работали напористо, грамотно, умело. Старший матрос Новиков будет поощрен мною лично.

— Отпуск дадут, — вздохнул в кормовом кубрике Карл.

— Грамоту, — сказал Женька.

— В книгу почета запишут, — сказал Иван.

— …Смирна! — закричал на шкафуте, в ветер и ночь, Луговской.

— Смирна! — закричал у себя на борту Сидорук. Комбриг перемахнул через фальшборт и приложил к козырьку руку. Мишка Синьков коротким движением смахнул с мачты флаг комбрига, и точно такой же флаг распрямился, забился над «сто восьмым». Отдали швартовы, и «восьмой» провалился в ночь. Комбриг ушел, оставляя, как три занозы, память о трех коротких разговорах.

— …Экипажем доволен, — прокричал он Назарову, когда рвались беззвучно тросы. — Твоей заслуги не вижу. Заслуга Демченко. Луговского. Раевского заслуга. Хороший корабль тянет по инерции лет пять. Думай, командир. А ты, Андрей, вял! Моряк хороший. Вял! Ты у меня комдивом будешь. Или с флота вон уйдешь.

— Сколько вам лет, старпом? — сказал он Луговскому. — Двадцать семь? Командирский возраст.

— …Дурака свалял, Шура, — сказал он в кают-компании. — Зря в училище не пошел.

На что Шура ответил:

— Двадцать два. Две звезды в двадцать восемь? Кому нужен пятидесятилетний капитан? — И оба невольно взглянули наверх.

— Не будь жестоким, Шура, — сказал комбриг. — Верный путь к свинству. Так, главный старшина. — И ушел; тяжелый пистолет на ремешках раскачивался у бедра.