Олег Стрижак - Долгая навигация

Комбриг ушел, и осталось вязкое, глухое уныние. Скучно жить на условно потопленном корабле, скучно делать приборку, все собирая в исходное. Раевский долго лазал вдоль штормовых лееров, пересчитывая покалеченные крепления и стойки, и, вспомнив вдруг, что он здесь больше не боцман, разобиделся вконец. Без трепа и смеха, какими отмечен обычно отбой тревоги, и не куря, потому что нечего было курить, обходя недовольно мичмана Карпова, который всучивал всем сухари, спустились в кубрик с бродившей по палубе водой, завалились по койкам. Сил не было даже на то, чтобы расстегнуть бушлат. Боевая тревога ударила, казалось, сразу.

— …Не спешите докладывать, помощник. — Голос командира был безмерно устал. — Доложите мне истинное состояние корабля, статья сто восемьдесят, за готовность которого к бою, статья сто восемьдесят девять, вы отвечаете.

В большей степени, нежели напоминанием статей Корабельного устава, уязвить Луговского было трудно.

— Не спешите, помощник. Даю вам двадцать минут.

Окаменев от бешенства, он соскользнул по трапам. Носовые отсеки забирали воды через крышки люков — не много, но забирали. У акустиков сильная фильтрация через сальники. Поломка в главном распределительном щите, электрики работают на запасном. Левая главная машина сбавляет обороты. Фильтрация воды в румпельном… Кораблю приличного возраста пережить такой шторм непросто, еще хорошо отделались. Все запасы еды — в пшенке, сварить которую нет возможности. Сухарей, пресной воды хватает. Ныряя в люки и взбираясь по широко качающимся трапам, слушая доклады, проходя по кренящимся, гремящим листам пастила вдоль дизелей, он продолжал думать о новой прокладке, которую прикинул сразу после прочтения радиограммы, — на Покровский маяк. Верно ли его место? Если место неверно и сломается эхолот, он выйдет через пять часов прямо на отмели, не увидев никакого маяка… Топлива достаточно. Расход масла начали из резервной цистерны. Больных нет. Глядя в его застывшее лицо, ни в одном отсеке не решились спросить о причинах тревоги.

— Луговской. Вы уверены в своем месте? — спросил после доклада Назаров.

Ответ Луговского я привожу как образчик штурманской прямоты.

Вот что сказал Луговской:

— Полагаю, что да.

— …Ну вот что, пацаны, — сказал в микрофон Назаров, и во всех отсеках стало тихо.

— …Поиграли в войну — и будет. Теперь поработаем. Получено радио. В районе Покровского маяка терпит бедствие танкер. Нам поставлена задача оказать помощь.

И по всему кораблю облегченно вздохнули, заворочались, где-то выругались, где-то высморкали нос, а Луговской мрачно сказал:

— Специальностью этих людей были катастрофы, — И пояснил: — Роже Версель.

— …Не надо было, — заключил боцман. И сказал Шурке: — Иди. Спи. Будет работы.

— Так он горит или тонет? Товарищ мичман?

Раевский рассеянно повел крутым плечом, зевнул:

— Придем — увидим.

Шурка, сожалея, что сигарета кончается так быстро, и что неприлично унести окурок Крохе или Женьке, и что это сожаление мешает сладости курить, погасил остаток в пепельнице и вышел.

Скрипящий коридор был пуст. Дрожали под ногами дизеля. Никого не было в носовом, ярко высвеченном кубрике, никого не было в кормовом. Как часто бывает на походе, все попрятались по шхерам. Осторожно Шурка спустился в грохот и жар машины, в сладкий дух горячего металла и раскаленного масла. Огромные дизеля, вздымаясь вместе с отсеком, грохотали на шестистах оборотах, дрожали лампочки, никелированные замасленные поручни, деревянная конторка с замасленным вахтенным журналом. Сразу у трапа, на реверсе левой машины стоял Иван. В глубине отсека на брошенных поверх ребристых щитов бараньих тулупах спали, как упали, мотористы. На правом дизеле стоял Коля Осокин. Увидев Шуру, он оскалился и подмигнул: «Здорово…»

— Здорово, — заорал в самое ухо Иван, — давно не виделись.

— Кроха где?

Иван махнул на дверь в котельную выгородку:

— Греется.

— А ты чего?

— Скучно!..

Скучно было Ивану давно, с того самого часа, как ушли от стенки. Механически бегал, кричал на молодежь, чем-то был занят, — а внутри было маетно. Перед самым отходом принесли почту, и было ему от матери письмо. «…А угля в этот год не выписали к Петракову ходила а он накричал. Угля дали мало Петраков сказал не хватило. Иду я домой плачу и думаю почему это начальникам всем хватило а мне да Марье Васильевне вдове да прочим дурам нет. А дров не купишь который год нет да и денег где взять. Потоплю пока штакетником ведь холодно уже. Потом сараюшку буду разбирать хоть бы ты Ваня скорее вернулся ведь восемь лет уже как без тебя мучаюсь совсем стара стала…» И две с половиной недели, что болтались они без берегов, томился в ярости Иван. Ох, сейчас бы сойти с автобуса да через грязь, через площадь — напрямки к Петракову, поглядеть в его рыло. Ты что же, сука. Ты перед кем выламываешься. Старуха ведь. Мерзнет! Тля… Что дальше будет, Иван представлял смутно, глаза заливало яростью. Тяжелое дыхание сбивалось, и пудовые ладони наливались свинцом. «Не хватило!» Тебе небось, сука, хватило?.. — и от не имеющей выхода злобы Иван слабел. Когда он из дому-то уехал — после седьмого, восьмого класса? Уехал в школу мотористов и машинистов речного флота в городе Горьком. А в группе у парня был день рождения, скидывались на подарок. С тебя, Ваня, рупь. Не, сказал Иван, я вот вам часы «Полет», а вы мне что скинулись, тридцать пять рубчиков. В деревню под Новый год приехал он в новых ботинках, за одиннадцать рублей, и матери платок привез. Потом он по Волге шатался, на Дон ходил, и в Черное море, гулял, дома по году не бывал (что там делать?), но деньги у матери были. Не то что сейчас, много ли ей с матросского аттестата вышлешь. Консервов посылал, когда мог. Но хоть уголь зимой был! З-зараза Петраков, зарвался, забылся, стерва. Ладно, ласковый, подожди маленько, ты мне Ваню Доронина вспомнишь…

— Привет, — сказал Шурка и раздернул молнию на канадке. В котельной выгородке, даже если котел давно не гоняли, все равно было жарко. Кроха, всклокоченный, плохо умытый, сидел, забившись между котлом и переборкой, и читал толстую книгу. Женька, удобно откинувшись, подложив под спину мех канадки и вытянув по палубе длинные ноги, глядел бездумными глазами в качающийся подволок, бормотал музыкально.

— Что не спите?

— Э! Кроха, видишь, просвещается, а я стерегу. Чтоб от книжки не сбежал.

— Что читаешь?

Кроха молча показал обложку: «Граф Монте-Кристо».

— Хорошая книжка, — сказал Шурка. — Главное, вовремя.

Кроха даже не посмотрел на него, снова принялся шевелить головой над страницами.

— Жену заберу, — сказал мечтательно Женька и пояснил, будто никто не знал: — Валентину.