Ахмедхан Абу-Бакар - Опасная тропа

Я ничего не слышал, но по тому, как насторожился Галбец, понял, что зверь приближается к своей жертве, и мы одновременно вскинули ружья: он — чтоб убить, а я — чтоб отпугнуть и не дать злодею осуществить самосуд. Алибек спал себе спокойно. Вижу темный силуэт неуклюжего животного, крадущегося к тому месту, где лежал убитый бычок.

— У тебя пули? — спросил Галбец.

— Не знаю, — сказал я, направил ружье и выстрелил в ущелье, в пустоту.

— Не стрелять! Дай мне, дай я его прикончу! — и Галбец выстрелил раз и второй.

В ущелье эхом прокатились выстрелы. Темное пятно вздрогнуло, раздался какой-то стон, и что-то рухнуло. Все мы вскочили.

— Вот так, я убил его! Убил! — торжествующе вскинул руки Галбец, выбегая из укрытия. — Не подходить, раненый медведь опасный! Не подходить, это моя добыча! — кричал Галбец, будто мы собирались отнять у него жертву.

— Неужели убил? — нам с Алибеком было не по себе.

— Сделал-таки свое черное дело, — в сердцах проговорил Алибек и упрекнул меня: — А ты на что смотрел, не мог предупредить зверя…

— Я первым выстрелил! Но зверь и не шелохнулся.

Галбец перезарядил ружье и, держа его на изготовку, пошел в сторону своей жертвы. Вдруг мы услышали его крик:

— Ой, беда, беда, идите сюда!

Мы оцепенели, глянули друг на друга. «Что же могло случиться, неужели человека убили?» — это была первая и страшная догадка. Говорят же, что у беды семь сестер, а у удачи семь братьев, они по одному не являются. И мы подбежали к Галбецу. Смотрим: между убитым вчера бычком и Галбецом лежит убитая корова с белой отметиной на лбу.

— Что я наделал!

— Что это?

— Проклятье! Наша же корова! — чуть не плакал Галбец. — Зачем она притащилась сюда?

— Как зачем? Ведь теленок — это ее теленок, дитя все-таки, — говорю я. — Мы тебя предупреждали, твердили. Сотворил глупость.

— Да, радуйтесь теперь!

— Эй, Галбец, перережь ей горло, она еще живая, будет мясо для детей на зиму! — крикнул Алибек.

Вот так завершилось наше ночное предприятие, вернее, охота на медведя. Свирепый Галбец окончательно был убит случившимся и все повторял про себя по пути домой: «Что я теперь скажу жене?» А мы возвращались более чем довольные тем, что медведи невредимыми ушли, и, напуганные выстрелами, больше не поднимутся на этот склон.

Мы, конечно, не знаем, как оправдался Галбец перед своей женой, но о случившемся узнал весь аул, и все это пересказывали — каждый на свой лад и вкус, добавляя и убавляя, кто как хотел, и непременно стараясь вызвать смех и улыбку.

Целый месяц на гудекане почтенные горцы склоняли имя Галбеца под гром смеха и насмешек, и чаще, чем прежде, люди стали вспоминать добрую сказку, с которой мы и начали свой рассказ. И с тех пор родилась в нашем ауле мудрая поговорка: «Не ходи на медведя, но если решился все-таки пойти, то проверь, крепко ли ты запер собственные ворота».

Слово «Уста» у горцев означает мастер, а если поточнее и повыразительнее сказать, схоже с итальянским маэстро — учитель. «Уста» прибавляется к имени человека, достигшего в своем деле не только подлинного совершенства, но и имеющего последователей, подмастерьев, учеников, одним словом, преемников мастерства.

Именно они, ученики, и обращаются в первую очередь к своему учителю-наставнику, с уважением и почтением прибавляя к его имени слово «Уста», как, например, Уста-Гурда, Уста-Базалай, Уста-Айдамир, Уста-Тубчи, Уста-Афанасий. И чаще не отец учил сына своему ремеслу, а отдавал его в подмастерья к своему кунаку, подальше от родительского сердобольного взгляда. В любом ауле или поселке и поныне, когда говорят: «Приехал такой-то Уста», горцы спешат повидаться с ним, пожать его благородную руку, отвесить ему поклон и пожелать: «Да прибавится рукам твоим умение, глазам — свет, душе — удовлетворение».

Человека, решившегося выйти в люди, горцы напутствуют: «В добрый час, сынок, да удастся тебе сберечь свое имя незапятнанным, если станешь добрым мастером, то мы услышим о тебе, где бы ты ни был, но если судьба сложится иначе, станет тебе трудно, сообщи… поможем советом!» Речь в нашем рассказе не о прошлом, а о настоящем, и герой нашего повествования живет в Дербенте.

Дербент…

Город между морем и горами, крепость Бал-Эль-Абваб — железные ворота, как некогда ее называли арабские пилигримы. А побывавший здесь в прошлом веке автор «Графа Монте-Кристо» Александр Дюма писал, что город Дербент напоминает ему страшно исхудавшего рыцаря, которому его старые латы сделались слишком просторны. Да, это было в прошлом, а в наше время древний Дербент стал современным помолодевшим городом, который не поместился в свои «старые латы» и перелился за крепостные стены, разлившись по берегу теплого Каспия зелеными улицами и бульварами, белокаменными многоэтажными домами.

Светлая, скажу, жизнь в светлом приветливом городе трудовых людей, влюбленной молодежи и шумной, жизнерадостной детворы. Оглянитесь вокруг… Повсюду стройки, люди строят дома, люди строят жизнь, глаз радуется, душа наполняется чувством гордости. Народ строит. И что может быть почетнее, чем звание строителя?

Было это лет пять назад.

Контора стройуправления со всеми его подсобными хозяйственными помещениями находилась за городом, неподалеку от знаменитого дербентского каменного карьера. На этой территории были ремонтные мастерские, склады, лесопилка, столярные цехи, сварочные блоки под навесом, арматурный цех. У широко раскрытых дощатых дверей столярного цеха появился немного смущенный, растерянный парень с какой-то бумажкой в руке. В цехе было шумно. Парень этот в островерхой папахе, в вельветовом пиджаке и узких брюках, концы которых заправлены в сапоги, о чем-то хотел спросить, но никто его тихого голоса не слышал. Один из рабочих, долговязый, в очках, заметил его, оставил дело, — он готовил детали для оконных рам, — хотел узнать, что нужно, но у незнакомца голос был такой низкий и робкий, что тот ничего не слышал. Тогда он выключил станок, вышел и отвел немного в сторону пришедшего.

— Чего тебе? Ты что, громко говорить не можешь? — размахался долговязый руками, он был сердит, что оторвали от дела. — Между прочим, будем знакомы, — Валентин.

— Алибек.

— Что за народ, с кем ни познакомишься, хан или бек.

— Я не бек, а имя такое.

— Как будто я не вижу… Что тебе нужно?

— Мне бы повидаться с Уста-Афанасием, — миролюбиво проговорил Алибек.