Ахмедхан Абу-Бакар - Опасная тропа

Часто вспоминаю я эти слова. В самом деле, если глубоко призадуматься, ведь слово «зверь» потеряло свое изначальное значение, которое имело в те времена, когда существование человека в некотором смысле зависело от схватки с хищником. А вот в смысле выражения сущности некоторых двуногих натур слово «зверь» глубоко сохранило свое истинное содержание, если не сказать больше — даже углубилось в своем значении, обнажая оскал хищника.

На днях на гудекане, решившись разобраться в корне жизни, почтенные отцы наши пришли к такому выводу, что живые клетки на планете даны раз и навсегда в определенном количестве и сохраняются они в этом количестве только видоизменяясь, ибо каждая живая клетка — это станция, дающая энергию жизни. Раз так, то, следуя закону физики о сохранении энергии, мы можем утверждать, глубокомысленно твердили почтенные, что если растет количество одного вида живых существ, то обязательно уменьшается количество другого вида, если в одном каком-нибудь регионе растет количество обезьян, то в другом регионе может уменьшиться количество рыбы или птицы. Я не знаю, насколько такое умозаключение наших мудрецов научно подтверждается, но меня очень озадачило то, с какой категоричностью они это говорили. Они утверждали это так, будто каждое слово гвоздями прибивали к перекладине второго этажа. Да, горцы порой, собравшись на гудекане скоротать свой досуг, затронут такие вопросы мироздания, что могут подвергнуть сомнению самые незыблемые научные открытия.

И все это я не случайно рассказываю. Собственно, только теперь я перейду к самому рассказу.

…Убитый зверем двухгодовалый бычок с белой отметиной на лбу лежал за зарослями терна на небольшом ровном пятачке на скалистом склоне Иха-Даква. Все вокруг было запорошено очень ранним для этих мест снегом, о котором говорят: цветы обжег и на корень упал. В этом году холода наступили так неожиданно, что даже ячмень — знаменитый горский магар — оказался под снегом. Многие лесные звери не успели лечь в зимнюю спячку, да и не набрали для этого еще достаточного жира.

Бычок этот принадлежал моему соседу, шоферу школьного грузовика. Грузовик его по годам старше самого хозяина, поэтому все детали к нему шофер сам мастерит у себя во дворе. Галбец, так зовут его, умудрился из меди, расплавив домашнюю утварь, отлить некоторые крупные детали, если не верите, можете посетить его, и вы увидите во дворе у него под навесом формы, изготовленные для литья.

Мрачный и угрюмый стоит рядом со мной Галбец, имя его по-нашему значит или сразу двадцать волков вместе, или просто барс. Крайне был расстроен он и места себе не находил с тех пор, как узнал о случившемся, — на днях он собирался зарезать своего бычка, заготовить на зиму мясо, колбас. Не схватил, а сорвал он со стены охотничье ружье и перезарядил пулевыми патронами…

— Проклятая тварь! — возмущался Галбец, исказив в гневе свое рябое лицо, будто в него самого кто-то нечаянно выстрелил не дробью, а порохом. — Я не стерплю такого издевательства! Я ни от кого еще не терпел убытков! Убью! Убью, не будь я Галбец!

И на место происшествия он взял с собой меня и соседа своего Алибека, человека немногословного, добродушного.

— Вот, вот, смотрите — это его следы… Чтоб ему пусто было! Но ничего, угощу я его свинцом. Вот увидите…

— Где? — спрашивает Алибек, близоруко всматриваясь.

— Где, чьи следы? — спохватываюсь и я, раздвигая кусты, хотя отчетливо были видны медвежьи следы.

— Вы что, слепые? Вон какая лапа отпечаталась…

— Ты думаешь, это следы медведя?

— А чьи же еще?

— Ты думаешь, медведь зарезал твоего бычка? — удивленно развожу я руками и гляжу на Алибека в надежде, что он поддержит меня.

— Как ты мне надоел своими глупыми вопросами! — отмахнулся Галбец. — Я тебе говорю — медведь!

— Я думаю, это не медведь, — сказал Алибек.

— Думает тот, у кого голова есть! — зло бросает Галбец.

— Ты обижаешь меня… — медленно выговорил Алибек. — Ты хочешь сказать, что у меня нет головы, что я безмозглый осел, так, что ли? Да, ты прав в одном: я осел, что пришел сюда с вами, чтоб выслушивать твои глупые предположения. Не было здесь никакого медведя и не могло быть. — Эта тирада была произнесена так, что каждое слово вдвое больше весило.

Вот это Алибек!.. Мало он говорит, но если скажет, то под каждое слово гири подвешивает. От его голоса пришел в замешательство и Галбец. Он глянул на него, будто видел его впервые в своей жизни.

…Очень хорошо я знаю живущее в этом ущелье медвежье семейство, вернее, хромую медведицу и ее двух медвежат. Друзья мои, если бы вы видели их! Это же необыкновенное явление, неповторимое украшение природы! Если бы даже не было здесь этих существ, их надо было придумать и создать для того, чтобы человек получил это великие удовольствие, удовлетворение от созерцания живой природы. Увидел я это чудесное зрелище в буреломе у речки, когда на косогоре косил траву, привязав себя к стволу дерева. Как увидел их, бросил свое занятие, отвязал себя, подкрался поближе к ним и с превеликим удовольствием наблюдал долго-долго, и душа моя наполнялась чувством полноты жизни. Впервые ощутил себя по-настоящему разумным существом, частицей прекрасной природы, будто мне подарили голубое небо, чудесный мир. Я такого душевного покоя не испытывал давно. Так и хотелось воскликнуть: «Не отнимайте это чудо у человека!» Если бы вы видели, с каким умилением глядела медведица на шалости своих медвежат! Она великодушно прощала им все, а те, чувствуя себя привольно рядом с матерью, как и все дети, позволяли себе ухватить мать за ногу, садились на нее верхом, а когда мать благодушно смахнула их с себя, те побежали к речке… Да-да, так могут резвиться только дети, они окунались в воду, играли в воде, брызгая друг на друга, выбирались на берег, с них ручьем стекала вода, встряхивались, далеко отбрасывая брызги, в которых играла радуга.

Как было не залюбоваться ими, этими смышлеными мордашками, их глазки-пуговки так и искрились неподдельным лукавством, радостью. Они карабкались по камням, навострив уши, вдруг застывали, глядя удивленными глазенками в воду, заметив редкую в этой речке рыбку… Озорные, непоседливые, драчливые медвежата обгоняли друга друга, смешно отбрасывая задние лапы, перекатывались, как клубки, взбирались на деревья, падали, хватали друг друга… Но вот мать медведица нашла что-то и понятным им движением позвала детей полакомиться. Это был муравейник. Какая непостижимая красота таинства!.. Всю жизнь я готов был отдать за это мгновение полноты ощущения природы и себя самого, за это восхищение и умиление…

— Скажи мне, сосед, ты видел когда-нибудь на воле медвежат? — спрашиваю я у Галбеца, представив себе те чудесные моменты моего отдохновения. — Хоть раз любовался ими?