Ахмедхан Абу-Бакар - Опасная тропа

— Да, хороший мальчик, — замечаю я, чтоб не казаться безучастным.

— Он, мальчик мой, всю дорогу спрашивал: «Почему дядя набросился на тебя?» Что я мог ему сказать?.. Как объяснить ему, что я плохо поступил, что дядя был прав? Не смог я ему этого сказать… и теперь в глаза ему не могу смотреть…

Акраб вынул платок, высморкался, отвернулся, и, по-моему, смахнул слезу. Да, он плакал, глаза стали красными. Потом достал из кармана бумажку и протянул мне:

— Будь она неладна, вот последняя копия, возьми, пожалуйста, и передай Ражбадину. Ты же ему близкий человек, правда же?..

— Как вам сказать?.. — Я взял у него бумажку и не знал, как ему объяснить, что я не такой уж близкий человек Ражбадину.

— Конечно, я знаю, после такого шума меня на работе не оставят. Но зачем же еще под суд? Ты передай ему эту бумажку, пожалуйста, у тебя, я знаю, доброе сердце, поговори с ним, пожалуйста, буду тебе всю жизнь благодарен, отговори его, пусть снимают, но до суда доводить дело не надо… Прошу тебя, ты человек уважаемый…

Я шел к нему со своей просьбой, а он ждет и нуждается в моем участии. Как тут быть? Разве я в силах чем-нибудь помочь этому человеку? Разве станет слушать меня этот Усатый Ражбадин? Да он же выставит меня за дверь и скажет: «Ты учитель в школе, а здесь нам не мешай работать, не лезь не в свои дела!» Точно так он и скажет…

— Я тебе верю, ты можешь мне помочь, пожалуйста, Мубарак, век не забуду!

— Разве послушается он меня?

— Он к тебе, по-моему, расположен. Пожалуйста, поговори с ним, зачем усложнять простые вещи, мы же можем остаться хорошими друзьями…

Мне было приятно слышать такое о себе и сознавать его веру в то, что я могу для него что-то сделать. И в это самое время врывается в кабинет его сын, радостный и возбужденный.

— Папа, папочка! Идем, посмотрим, как бодается ягненок, вот так я подставляю ладонь, а он как отступит назад, смешно скривит голову и кидается… Идем!

— Хорошо, сынок, хорошо.

— Идем же, папа! — Вдруг мальчик заметил меня и, конечно же, сразу вспомнив вчерашний случай, осекся, насупился и прижался к отцу.

— Я поговорю с ним, — говорю я и встаю, чтоб уйти, задержался на пороге, хотел сказать ему о своем деле, но передумал. — Я пойду к нему… — и выхожу. Я не мог больше выдержать взгляда этого мальчика, который будто хотел сказать: «Ну чего вы все пристали к моему отцу, оставьте его, он же мой папа, мой любимый и самый, самый дорогой на всем свете. Это он меня взял с собой на стройку и купил мне ягненка…».

— Я пойду к нему, — прозвучало у меня решительно, как желание, вернее, уверенность в том, что я смогу ему помочь. Но когда я вышел на улицу, этой уверенности во мне уже не было.

Да, решительности во всех делах Ражбадину не занимать. Вчера, после приезда, он успел, оказывается, собрать дирекцию совхоза и доложить обо всем, что случилось. Доводить дело до конца — это удел сильных и мужественных людей. У конторы совхоза встретился мне шофер Абду-Рашид, он готовил машину, чтобы ехать в райцентр. И я, доверившись ему, рассказал о встрече с начальником стройучастка и о его просьбе.

— Нет, что вы… — замахал руками Абду-Рашид, — дело уже решенное. Вон заявление в суд на машинке перепечатывают, я и жду, чтобы его отвезти в суд.

— Думаешь, не отступит?

— Конечно нет. Понимаешь, этого Акраба уличали во многом и раньше, ты его слезам не верь, это маска. Ему и особенно этому толстяку. Ты знаешь, о ком я говорю, наш директор ему поперек горла. Это их козни вокруг него. Думаешь, эти жалобы, анонимки — случайность, нет. Это они, по их наущению… Давно они хотят убрать нашего директора, но… пока силенок мало. Не верь крокодиловым слезам… Один пиленый камень частник покупает здесь за рубль, понимаешь, а одна машина — это сто пятьдесят или двести камней, вернее, рублей. И его самосвалы совершали левые рейсы. Наш участковый засек это дело и вцепился крепко, протокол составил, а Ражбадину это и надо было…

— По-моему, этот Акраб искренне раскаивается в случившемся, — говорю я, не проникнув глубоко в то, что скороговоркой объяснил мне шофер.

— Такая натура. А сколько раз списаны там эти строительные щиты? Их ремонтируют, а под предлогом, что надо изготовить новые щиты, получают лесоматериал и перепродают. Так что, Мубарак, ты лучше не вмешивайся в это дело. Тем более, что Ражбадин сегодня не в лучшем настроении. Такой вот баклажан и получается. Ты знаешь, кто у него?

— Мне-то какое дело, кто бы ни был, — говорю я безразлично.

— Хафиз срочно приехал, к нему.

Потом мне стал известен состоявшийся между ними разговор. Узнав о задержании двух машин с пиленым камнем, Хафиз тотчас же, оказывается, выехал сюда. Ражбадин говорил с ним, с трудом сдерживая себя, чтоб не взорваться.

— Прошу тебя, не доводи дело до суда, — просил Хафиз, да, да, по-настоящему просил, а не требовал.

— Мы одни с тобой, Хафиз, и послушай, что я тебе скажу. Неприглядные дела острием проступают в твоем хозяйстве, Хафиз, — подчеркнуто холодно произносит Ражбадин.

— А ты не вмешивайся в мои дела.

— Твои люди занимаются подлогом, обманом, списыванием и реализацией дефицитных стройматериалов!

— Об этом дай мне знать.

— Я подаю в суд, милиция расследовала это дело. Вот такие дела, уважаемый Хафиз.

— Ты же можешь не доводить это до суда, можешь при желании.

— Нет у меня желания покрывать преступников. Простите, у меня много дел… — Так Ражбадин расстался с Хафизом. А на душе у директора остался горький осадок огорчения и разочарования. Никогда так не унижавшийся ни перед кем Хафиз кипел в ярости, чувствуя, какая гроза может разразиться над его головой.

— Тогда вот что, Абду-Рашид, передай директору вот эту бумажку, — протягиваю я шоферу бумажку, которую просил передать Акраб. Разве в этих обстоятельствах я мог чем-нибудь помочь Акрабу? И вообще, следует ли это делать? Да, поистине человеческая душа — темный лес, не сразу узнаешь, какие там звери воют и что за птица в дупле сидит.

— А что за бумажка? Ах, да. Учуял волк, чью овцу съел! Хорошо, передам.

— Но при чем же здесь дети? — вдруг вырвалось у меня. — У него пятеро детей… — И перед глазами моими стоит этот мальчик — сын Акраба.

— Что ты сказал?

Оказывается, то, о чем я думал, выговорил вслух. Почему-то, почтенные, не хотелось мне верить, что этот «Ассаламуалейкум» такой ничтожный и что наш директор такой жестокий человек. На душе стало неприятно. Но перед глазами моими стоит все тот же мальчик, любящий отца. Это просто во мне говорит учитель. Хотел отмахнуться от всего, собрать в голове этот мусор и выбросить на свалку. Но мысли о стройке, о той задумке нашего директора, которая прямо на глазах осуществляется, о новом поселке, о будущем все преследовали меня.