Владимир Ерёменко - Поколение

Степан шел к сборочному, и эта аллея тополей-великанов была первым его открытием. Нет, он, конечно, засиделся в Москве. Давно бы ему сюда, где он был молод и счастлив. А кто-то из писателей, кажется, Хемингуэй, сказал: не возвращайся туда, где ты был счастлив.

Навстречу шли люди. Никого он не знал в лицо. А раньше, бывало, не успеваешь раскланиваться. «И не мудрено, — утешил он себя. — Завод-то был кроха — чуть больше тысячи рабочих. Сейчас разросся втрое. А все равно в городе его не считают даже средним предприятием…»

Прошла женщина, чуть замедлив шаг, обернулась. Степану ее лицо показалось знакомым. Кто? Она тоже не узнала его, потому что больше уже не оборачивалась; он стоял и смотрел вслед, пока женщина не скрылась за стеной тополей.

Ему так хорошо здесь, на его аллее, как давно не было. Оказывается, человеку не так уж много надо — вернуться туда, где он был счастлив. Ему бы запомнить то состояние, запомнить надолго. Воины какого-то племени рядом с оружием носили на поясе пузырьки с благовонной жидкостью. В моменты побед и наивысшего расположения духа они вдыхали запах жидкости и закрепляли в себе память об этих великих мгновениях.

«Мудрые были воины, хотя и не знали учения Павлова об условных рефлексах», — подал реплику кто-то из героев его пьесы. «Сказано вычурно», — оценил Степан и не стал уточнять, кто бы мог произнести эту фразу. Сейчас ему хотелось одного — удержать это состояние в себе подольше и не затем, чтобы отдать его потом кому-то из своих героев (он знал, что так оно и будет). А хорошо бы не отдавать никому своего сокровенного, хорошо бы вообще помолчать, как можно дольше не писать. После «Конструкторов» он много писал, будто боялся, что не успеет выговориться. Спешил, а когда спешат, часто получается не то, что хотелось бы. И все из себя и из себя, а надо бы в себя, в себя и наглухо запечатывать: пусть бродит, пусть зреет, ждет своего часа.

Сейчас ему хорошо, даже тревожно-хорошо, потому что шевельнул глубинный пласт своей жизни, тот, который был заложен, когда еще не думал, что все это нужно будет отдавать кому-то. Он просто жил, дурачился на том воскреснике, был молод и беззаботен. «Вино вызрело и ударило в голову», — опять подал кто-то глупую реплику. Ну и собрал же он в свою пьесу кретинов!

Он идет в сборочный, чтобы узнать о заводе все сразу. Дилетантов водят на предприятиях по технологическому циклу: заготовительные, механические, а потом уже сборочные цехи. Степан пройдет в обратном направлении. Увидев машины на сборке, он будет знать, что ему смотреть в механических и заготовительных. Зря он прячется. Ведь в сборочный он идет только потому, что надеется встретить Леночку Савину, а теперь Прокопенко, Елену Сергеевну Прокопенко. Степан знал, что Лена вышла замуж за «деятеля» Володю Прокопенко, но все это всерьез не воспринимается. Володя и раньше ухаживал за Леночкой, как говорили в их мужской компании, он всегда «неровно дышал» к ней, да вот Лена была абсолютно равнодушна к нему. Она вместе со всеми подсмеивалась над неуемной организаторской энергией Володи, называла его «наш деятель», «наше начальство». Она же уверяла, что Прокопенко с детского сада в активе общественников. И это было похоже на правду. Володя был членом комитетов, бюро, входил в различные комиссии, за него постоянно голосовали, его избирали, выдвигали: в студенческий совет, в профком, в спортсовет, народный контроль. Он был везде. Только начиналось собрание, а какой-нибудь балагур-остряк уже кричал: «Предлагаю Прокопенко!» Володя не обижался, он только с ухмылкой разводил руками: «А что делать? Кому-то же надо». Степан поймал себя на мысли, что вспоминает не без удовольствия. Всерьез этого «деятеля» никто не принимал, Лена первая. А вот поди ж ты! Когда вчера Миша сообщил, что Прокопенко сейчас заместитель председателя горисполкома, Степан с искренним разочарованием спросил:

— Почему не замминистра?

— На периферии кадры растут медленнее. Но наш Володя будет и министром. Дай срок.

Они оба помолчали и стали говорить о Леночке. Михаил рассказывал, как Елена Сергеевна создавала лабораторию по испытанию машин, сколько она «труда и нервов вложила», а Степану хотелось услышать другое; у него на языке вертелось: «Как же она решилась выйти замуж за Прокопенко?» И он не удержался, спросил. Получилось глупо, и он поспешно стал оправдываться:

— Они же всегда на ножах… Да и очень уж разные…

— Потому и вышла, что разные.

Михаил так посмотрел на Степана, что у него сразу отпала охота выспрашивать о замужестве Лены. Но замять неприятный разговор было нельзя, и они лишь надолго замолчали, поняв, что коснулись запретной темы. Даже сейчас от одного воспоминания ему было не по себе. На тот взгляд Михаила он так и не ответил, боялся отвечать, потому что тогда все пойдет прахом — и его приезд в этот город, и встречи на заводе, и его работа…

Желая развеять дурные мысли, Степан попытался зло подумать о Леночке Савиной, то бишь Прокопенко. «Небось теперь бабища в два обхвата…» — У него сразу зарделось лицо, будто кто-то услышал эти слова. Низко нагнул голову и заспешил. Вошел в цех через знакомую калиточку в воротах. Несколько платформ стояло посредине под погрузкой. Мостовой кран устанавливал на них огромные ящики. «На экспорт, — определил Степан. — Упаковка морская, значит, далеко». Он попытался угадать, какие агрегаты в ящиках. Нашел упаковку рабочего колеса и решил, что грузят турбину-насос не меньше трех тысяч киловатт. Вот теперь ему будет интересно посмотреть, что же они сделали с механическим. Ведь там ничего не пристраивали. Литейка у них новая. Без нее, конечно, такие махины не потянуть, но и в механическом надо было все перекраивать…

Степан пробирался по цеху, не без труда определяя принадлежность узлов и деталей. Цех был забит. И только на двух площадках, где шла сборка крупных насосов, можно повернуться. Пожалуй, помощней тех, какие они тогда делали для Крымского канала. Он подошел ближе, ступил на металлические плиты монтажной площадки, забрызганные маслом. Никто из сборщиков не обращал на него внимания. Один слесарь даже посторонился, чтобы ему лучше было наблюдать за их работой. Видно, привыкли.

Степан, смущенно пятясь, столкнулся с маленьким мужичком в брезентовой куртке. Тот поставил к его ногам погнутое ведерко с маслом и, вытерев руку о куртку, весело спросил:

— Из Москвы?

Степан кивнул.

— А я сразу признал — не наше начальство. Министерские так ходят. Один от вас тут был… Вот так же прошелся, постоял молча тут, постоял там, а вечером собрал всех наших и выдал. Ну и человек, из кислого молока пресное делает. Я его потом слушал на хозяйственном активе. Прямо огонь мужик. Вам директора нашего, конечно, доводилось слушать, да? Так этот против него вдвое речистее. Даешь ему нитку, а он из тебя веревку норовит… И ты же ему спасибо скажешь. Он нам про производительность труда на активе такое растолковал! От нее, мол, все — и социализм и коммунизм.