Владимир Жуков - Бронзовый ангел

— Стой! — не сказал, почти выкрикнул Антон и сел на койку. — Стой, жалобщик! Увести хочешь? Чужую жену увести?

— Подожди, дослушай…

— Что подожди? Чужую, точно? Не-е-т! Не получишь моего одобрения! Эк, вас, субчиков, развелось… — Антон яростно заметался на койке, смял подушку, близко при двинулся к Славкиному лицу. — Теорий наизобретали! Предназначена на всю жизнь!.. А что ж для вас всё чужие бабы предназначены, чего своих не ищете? На готовенькое тянет, на проверенное? Что обед сварить сумеет, что тюль на окна повесит? А каково твоему замкомэска, подумал? И как ты с ним в паре полетишь, если война?

— Да подожди ты! — Славка оттолкнул Антона. — Подожди, бешеный! У самого, что ль… отбили?

— Неважно! Есть примеры.

— В кино или по телевизору передавали? — Славка мгновенно изменил тон, говорил теперь насмешливо и зло. — А самому небось жену замполит порекомендовал? С расчетом на крепкую боеготовность?

— Не остри. Одумайся, пока не поздно.

Славка встал, зачем-то выглянул в окно, в седые предутренние сумерки.

— Чудик ты, чудик, — сказал он, оборачиваясь, и уже не зло, а с сожалением. Помолчал и добавил твердо: — А избу-то утром очисти. Я снял, моя жилплощадь!

Антон проснулся от тарахтения будильника. Славка уже одевался, топал по полу, стараясь ловчее попасть в сапог, и, на удивление, так несхоже с тем, что произошло ночью, тихонько напевал. Он вышел и уже не вернулся — на улице взревел мотоцикл и быстро затих вдали.

Хозяйка возилась в сенях. Антон поздоровался с ней, но спросить молока постеснялся, не евши отправился со двора искать школу, где находилась «база» киногруппы.

Когда лежал без сна, рассерженный Славкой, все думалось об одном: как до странности однолинейно выстроились последние дни; словно бы в мире никто ничем другим не занимался, кроме разводов. И Антон обижался на себя за то, что поддался этой однолинейности, в сущности, сам выбрал ее. Похоже, забыл про Аню и что надо многое успеть в Москве, а потом побыстрее уехать. Но теперь, ясным днем, мысли так далеко не разбегались. Антон ощущал одну только решимость покончить с д е л о м. Точно ему приказали, и он всего лишь должен выполнить приказ и доложить, а там что будет, то и будет. И знал, почему так получалось: из-за Славки, из-за его ночной исповеди и последних, упрямых слов. На них ведь нечем было ответить. Славка ч у ж о й, волен поступать, как ему вздумается.

«Скажу Оболенцеву и уеду, — твердил себе Антон, шагая пустынной улицей. — И пусть сами решают. Мое дело предупредить!»

Школа располагалась недалеко от церкви — самого приметного ориентира в Успенском. Кирпичное здание в один этаж, с облупленными, давно не беленными колоннами по фасаду, плотно затеняли высокие, старые деревья. Возможно, давным-давно это был помещичий дом, а может, специально, с постройки школа, но сейчас, летом, судя по разноцветному белью на веревках, по разнообразным, на время прилаженным к окнам занавескам, — общежитие.

По двору тут и там стояли автомашины, желтели свежими досками наспех сколоченные сараи и просторный навес. Под навесом и обнаружился единственный человек — старичишка сторож в окружении стаи дворняг. Собаки залаяли на Антона, но сторож отогнал их палкой; ему, видно, было скучно, хотелось поговорить, однако сообщить он смог только, что еще рано, «поднимутся в семь, потому как дюже поздно ложатся», и порекомендовал позавтракать пока в дорожной столовой.

Антон побрел обратно, через все село, и по другую сторону шоссе обнаружил стоянку тракторов, грейдеров и асфальтовых катков, а еще — барак и толпившихся у входа рабочих. Но и тут не открылось, пришлось ждать да еще пропускать вперед хозяев столовой, так что завтрак закончился, когда на часах Антона уже шел девятый час.

Он пожадничал, взял две порции каши, надулся сверх меры чаем, и на пригретой солнцем дороге его потянуло в сон. Он с трудом поборол соблазн, чтобы не свернуть в калитку Даниловны, добрать часок из того ночного времени, которое Славка разбазарил на неприятный даже в воспоминании разговор.

На базе, под деревьями, сон, однако, мигом отлетел. Из машин, прежде заставлявших двор, остался один только «ЗИЛ» с откинутым бортом, и людей тоже не было, не считая двух парней, грузивших в кузов знакомые Антону рельсы и тележку на маленьких колесах — для кинокамеры. Не было и старичка сторожа, пришлось обращаться к парням, но они, занятые делом, отвечали сбивчиво; ясно было одно: съемка сегодня не на реке.

Борт грузовика закрыли, мотор заработал, и Антон еле успел подтянуться, вскочить в кузов. Парни не спросили, кто он и зачем поехал, — обменивались короткими, только им понятными замечаниями насчет какого-то пожара, ругали художников, тянувших канитель целый месяц и вдруг проснувшихся, досадливо говорили, что если на завтра назначен аэродром, то нечего пороть горячку, потому что на пожаре не управиться и за три дня.

Разговор быстро оборвался: за крайними домами потянулся разбитый проселок, но шоферу не хотелось снижать скорость, и грузовик начало нещадно мотать.

Сквозь тучу пыли Антон различал ржаное поле на косогоре, а по другую сторону — лес, тянувшийся, по всей видимости, берегом Древны. Лес скоро кончился, и река открылась в плавных своих извивах, а за увалом показался брод и стадо пестрых коров возле него.

Дорога чуть отвернула, слева стал возникать постепенно густеющий осинник, а справа по-прежнему стлалось поле, теперь в черных бороздах зяби, а потом дикое, с бело-розовыми островками тысячелистника, и там, в поле, если не считать автомашин, обнаружилось что-то похожее на самолет.

Когда подъехали, Антон определил, что не ошибся: в поле действительно стоял истребитель, только не современный, а винтовой, еще времен войны, с красными звездами на фюзеляже и киле. Самолет был ненастоящий — наметанный глаз сразу отличал выточенные из дерева колеса, тоже деревянные стойки шасси и раскидистый трехлопастный винт. На плоскости, по капоту и за кабиной строчкой зияли пробоины, как будто по истребителю сыпанули из пулемета, а из-под колес и костыля тянулись назад грубо заметные следы. Кто-то, видно, сильно старался создать впечатление, будто самолет недавно приземлился здесь, в поле у Древны, но поверить этому могли лишь, пожалуй, богатые фантазией мальчишки.

Неподалеку остановилась машина с приделанным в кузове странным, похожим на качели краном; его тяжелое коромысло оканчивалось площадочкой с креслицами, там была укреплена кинокамера, и ею целился в самолет знакомый по речному плаванию Максим Давыдович. Он негромко командовал, и его то опускали до самой земли, то быстро вздымали — наверное, со второй этаж, а то плавно вели вбок. Потом на кран взобрался Оболенцев — такой же чистенький, как вчера на реке, только брюки на нем были палевые, а рубашка белая, и на голове красовалась узенькая, в клеточку, кепка. Режиссер объяснял, показывая с высоты рукой, но оператору не нравилось, он бегал возле истребителя, суетился, даже подлез под фюзеляж и стал требовать, чтобы его снова пустили на кран.