Владимир Жуков - Бронзовый ангел

Гонцов пожал плечами; он явно был уязвлен моим предположением. Я даже подумал, что, кажется, дал маху. У Макаренко читал: доверие — самое главное. Может, отказаться от этой внезапной затеи? Но пока я думал, Гонцов уже включил аппаратуру. Стоял, высокий и нескладный, возле металлического шкафа и сердито смотрел на весело вспыхнувшие сигнальные лампы.

— Вот, смотрите. Нормально.

— Э, нет. Давайте по всем правилам!

Один за другим мы проверяли блоки. Все шло хорошо. И только под самый конец стрелка прибора показала, что напряжение — за допуском. Я постучал пальцем по стеклу над шкалой.

— Вот она, ваша «норма»!

От досады мне хотелось выругаться. Столько времени убито! Выходит, прав Корт: устройство сердечных дел у Гонцова ничего для дела не даст. Вылез из кабины и как можно крепче захлопнул за собой дверь: пусть Гонцов уловит в этом хотя бы часть моего раздражения.

Лида, уезжая, наказала питаться в столовой, но я там только завтракал и обедал. Ужин готовил сам и не спеша ел, положив перед собой книгу. Так было и в тот вечер. Убрав со стола посуду, подошел к столику, на котором высился недостроенный телевизор. Я давно уже не возился с ним, шасси покрылось слоем пыли, сопротивления и конденсаторы, когда-то, казалось, нетерпеливо ожидавшие своих мест в схеме, сгрудились в картонной коробке, как никудышный хлам. Я вытер тряпкой пыль, достал схемы и рассортировал детали, собирался включить паяльник. Но в дверь постучали. Я удивился: ко мне редко кто приходил, кроме Корта, а он на правах соседа заглядывал, по существу, не стучась.

Стук, негромкий и нерешительный, повторился. Потом дверь открылась, и я увидел Гонцова. Подумал: что-то случилось. Но Гонцов улыбнулся, и я решил, что дурные вести обычно так не сообщают. Гонцов помялся возле двери и нерешительно взялся за спинку стула, сел. Я выжидательно смотрел на него, а он молчал.

— Ну, как дела? — спросил я, чтобы разрядить атмосферу.

— Порядок, — ответил он и продолжал молчать.

Я разозлился: сам пришел и молчит.

— Чаю хочешь?

— Я недавно ужинал.

— А я хочу. С вареньем.

Когда вернулся из кухни, Гонцов сидел все в той же позе — вполоборота к телевизору. Я поставил на стол стаканы, сахарницу, вазочку с вареньем и взглянул на него в упор. А он все смотрел на телевизор. До меня вдруг дошло, что я впервые обратился к Гонцову на «ты» — домашняя обстановка, наверное, подействовала. Стало интересно: а как он обратится ко мне? Принес из кухни чайник, разлил чай и сел напротив него. И все ждал, как он начнет: на «ты» или на «вы»? А он сказал в третьем лице:

— По заводской схеме собирается или из головы?

Это он имел в виду телевизор.

— Из головы, — сказал я и прихлебнул чаю.

— А детали откуда?

— Покупаю.

В тишине комнаты громко слышалось, как позванивает о стакан чайная ложка, которой Гонцов размешивал сахар.

— И охота… — он помялся, наверное подыскивая местоимение «тебе» или «вам», но опять обошелся без него, — охота так вот: днем на работе — лампы да сопротивления, и дома — сопротивления да лампы.

— Люблю, вот и охота.

— Оно и видно, — вздохнул он. — Я поэтому и пришел.

Щеки Гонцова залились краской, он перевел взгляд на окно и так, не глядя на меня, продолжил:

— Стыдно мне вчера стало. Вы бились с аппаратурой, а неполадка у меня. Я, конечно, не знал, но, если бы лучше проверял, наверняка бы заметил… Когда Люба мне про ваш разговор рассказала, я, признаться, подумал, что для вас главное, чтобы я не мешался, не портил общего порядка. А вчера понял, что вы это — от души… Может, глупо, что пришел, только я понимаю, надо все по-новому начинать, а как — не знаю.

Он замолчал и снова начал помешивать чай. Я раздумывал, как ответить. События последних дней напоминали маленький водоворот — все неминуемо устремлялось в центр, к одному. Еще недавно казалось, что Корт прав: Гонцов конченый человек, а он сам пришел и вон что говорит. Чудно. Мне двадцать четыре года, мы почти ровесники, а он сидит и ждет, что я ему посоветую…

— Ты уже начал, Егор, — сказал я. — Свадьба-то когда?

Губы Гонцова дрогнули, взгляд смягчился.

— Через семнадцать дней. У Любы день рождения. Решили совместить.

— Ну вот женишься, заживешь как следует. А на службе, знаешь, почему у тебя дела неважно идут? Тебе она безразлична.

— Неправда. Я в училище охотно пошел. Добровольно.

— Ну и что? Училище знания дает, а к делу сам человек дорогу находит. Ты еще не нашел. Крутишь шлиц по инструкции, а что при этом происходит — тебя не волнует. Радио этого не любит.

— Что ж мне, в радиолюбители записываться? Поздно.

— А Корт?

— Что Корт?

— Ему не поздно, — усилитель на полупроводниках собрал. А у него, брат, двое детей и война за плечами. Артиллерист, с радио дела никогда не имел, а стал ракетчиком — и сиднем сидит за книжками. Раз пришел ко мне и говорит: помоги смонтировать какую-нибудь штуковину, пока я руками все эти токи смещения не потрогаю, ничего у меня не выйдет.

— Ну, мне-то еще и над книжками сидеть надо. — Гонцов повернулся к этажерке: — У вас вон их сколько.

— Одно другому не мешает. Я в воскресенье поеду в город, хочешь, паяльник тебе куплю? В подарок. Самый главный радиолюбительский инструмент. Я свой — вон лежит — еще в техникуме приобрел.

Взгляд на старую вещь всегда тянет за собой воспоминания. Я стал рассказывать, как занимался в школьном кружке, когда мы жили в Мурманске, как учился в ленинградском радиотехникуме, как собрал свой первый приемник. И про научное общество в училище вспомнил, и как защищал диплом — не просто по чертежам, а с собственной действующей конструкцией.

Мы выпили, наверное, с десяток стаканов чаю и съели все варенье. Гонцов ушел заметно повеселевший. На прощание он протянул мне руку, и я с удовольствием, крепко пожал ее.

Не успел закрыть входную дверь, как в коридор вышел Корт.

— Зачем это он пожаловал? — Брови Корта вопросительно изогнулись.

— Чай приходил пить. Варенье у нас вкусное.

— Я серьезно.

— Серьезно, вкусное. Зря ты не зашел.

— А я открыл ему дверь и решил не мешать. У него вид такой взъерошенный был, ужас. Я подумал, уж не на невесту ли пришел он жаловаться, ты ведь вроде за свата.

— А что, плохая должность?

— Ну, завел! Не хочешь говорить, не надо. Секретничай на здоровье… — Корт зевнул и ушел к себе.

Кажется, дня через два после этого я был вечером на ракетной позиции. Сумерки густели быстро, по-осеннему. Не знаю отчего, захотелось побывать в той кабине, где я когда-то начал осваивать обязанности техника. Там уже давно орудовал прежний хозяин, но он мне был сейчас не нужен. Я отворил дверь и поставил ногу на лесенку-скобу. В кабине сидел один Жерехов; перед ним на столике лежала книга, ярко освещенная лампой. Жерехов вскочил, вытянулся, но я замахал рукой: сиди, сиди. Отвернул обложку книги: «Геологическая радиотехника». Эту книжку я взял в библиотеке для себя, а Жерехов увидел и пристал: дайте почитать.