Владимир Жуков - Бронзовый ангел

Но наверное, улыбка быстро сошла с лица Дубинского: вместе с Евсеевым он уже начал выслушивать доклады техников. Я увидел, как Гонцов взял в руки микрофон, доложил: «Аппаратура к работе готова». Сейчас Евсеев скомандует: «Включить высокое! Готовить!..» Значит, и ракеты станут на подготовку. Дубинский нажмет очередную кнопку, а расчеты, руководимые Кортом, исчезнут в укрытии.

Азарт ладной, почти настоящей боевой работы так захватил меня, что я не сразу понял смысл слов Дубинского:

— Товарищ Гонцов, не в норме АРУ!

Щелчок припечатал сказанное. Тишина. Я не поверил динамику. Что же с регулировкой усиления? Утром ведь все проверил сам. Сбоку, словно напоминая о себе, шевельнулся проверяющий, и я понял: Гонцов и операторы позже других заняли места в кабине потому, что их задержал этот подполковник. Он, очевидно, поднимался в кабину и что-то намеренно повредил в аппаратуре, а теперь неисправность надо найти.

Но что же медлит Гонцов? Стоит, раздумывает. Шевелиться надо, Егор! Время, время, короткие тикалки-секунды! Я чуть было не сорвался с места — хотелось самому найти неисправность, помочь. Но надо было ждать, здесь проверяющий. И проверяет он сейчас не меня, а техника Гонцова, того самого Гонцова, которого я вел ночной дорогой из клуба в дежурку, с которым пил чай под оранжевым абажуром…

Сильные руки Гонцова вдруг выдвинули блок; одна задержалась, а другая, взметнувшись, сгребла со стола переходник. Пружинисто склонилась спина, техник выпрямился, повернулся к проверяющему и совсем не по-уставному сказал:

— Вот она, ваша закавыка!

Я смотрел на лампу, которую держал в руке Гонцов, и думал, что он все-таки больше такой, каким был за чаем, а не тот, прежний. А подполковник совсем не обиделся на неположенный доклад, просто приказал заменить лампу исправной. Гонцов снова доложил о готовности, и учение продолжалось. Ведь «цель» шла своим чередом, ей не было дела до «испортившейся» лампы, и радиолокаторы не дремали. Вот-вот…

— Есть цель!

Значит, «противник» уже в нашей зоне.

Если бы это был вражеский летчик, он, быть может, в эту минуту еще надеялся, что нам нечем задержать его. Но безжалостно сияли перед офицером наведения глазки сигнальных ламп, и уже ничем не заглушить голос Евсеева: «Цель уничтожить!»

В кабине все замерли, взгляды остановились.

В нарушение всех законов оптики каждый из нас отчетливо видел там, на стартовой позиции, ползущий к зениту острый нос ракеты. Наверно, рука Володи Дубинского, который подытоживал работу всего дивизиона — такова уж его должность, — на кнопке. Сколько сложнейшей аппаратуры, и в конце концов — кнопка. Простая, как у дверного звонка.

— Первая — пуск!..

«Цель» была уничтожена, но комиссия не унималась. Обстановка, которую она нам создавала, накалялась с каждой минутой. Пришли новые «цели». И хотя начались сильные радиопомехи, за Гонцова я больше не беспокоился, побежал в другую кабину — там молодой техник, ему могла потребоваться помощь. Рядом с ним и остался до конца «боя», который мы с честью выиграли. По крайней мере, приборы свидетельствовали о победе. Как инженер-радист, утверждаю, что они не ошибаются. Если, конечно, за ними смотреть в оба.

Было уже совсем темно, когда объявили отбой. Разбор был коротким — нам просто поставили оценку «хорошо». По совести говоря, могли бы и «отлично», но комиссию тоже надо понимать — что-то следует оставить и на будущее.

Офицеры, солдаты толпились в курилке. Кто-то спросил:

— Где лейтенант Корниенко? Зовут его.

И голос Бунчукова, оттуда, где урчали моторами машины:

— Корниенко-о!

Он стоял среди приезжих, Бунчуков; здесь же был Евсеев, в сумерках смутно виднелось его не то веселое, не то хитрое лицо.

— Вот он, — сказал Евсеев, — виновник торжества.

— Покажитесь, покажитесь. — Высокий генерал в папахе, заломленной, как у Чапаева, шагнул ко мне. — Молодцом вы показали себя сегодня, товарищ Корниенко, молодцом!

Он взял меня рукой за локоть, и от неожиданности, что ли, щеки у меня разгорелись, ноги по всегдашней дурацкой привычке задвигались. Я сказал:

— Эта похвала всему дивизиону, товарищ генерал.

— Да он, оказывается, скромник! — Генерал засмеялся, и все тоже засмеялись. — А рекорд выполнения регламентных работ кто организовал? Прямо скажу, не завидую корреспонденту, придется ему, видно, попыхтеть с вами. — Он повернулся к Евсееву. — Мне вчера из Москвы звонили, из редакции. Хотят прислать своего работника, чтобы написал очерк о лучшем нашем офицере. Портрет, так сказать, в словесных красках. Ну вот, приедет, станет расспрашивать, как вы, — он сделал ударение на слове «вы», — работаете, а в ответ услышит: нас целый дивизион!

И снова все засмеялись.

— Не надо стесняться успехов, — продолжил генерал уже серьезно. Руку мою он все еще не отпускал. — Успехами меряется жизнь. Чем же еще?.. Вы меньше года в дивизионе, казалось бы, совсем молодой инженер, а сколько успели! Считайте, что взяли первую высоту. И намечайте новую. Ну, скажем, предложите-ка сделать все подразделение отличным, да чтобы у каждого был высший профессиональный класс. Подходит, а? Сделаешь? — закончил он уже на «ты».

Много ли времени — секунда? Странно, за весь день я ни разу не вспомнил о лежавшем в кармане гимнастерки письме Сурина, а тут почти физически ощутил на груди синий конверт. Но молчал я все же не больше секунды.

— Сделаю!

Все стали рассаживаться по машинам. Бунчуков оттянул меня в сторону.

— Вот какие дела. — Он замялся. — Помнишь, мы как-то с тобой тут в курилке беседовали?.. Я, в общем, неправ был. Ну, насчет того, что у вас народ хороший подобрался. Командир тогда от вас приехал злющий. После гонцовской выпивки. А сегодня… Словом, я, конечно, понимаю… В общем, правильно тебе тогда доверие оказали. После полигона. И сейчас на тебя надежды возлагают. Но тут дело вот какое: меня на сборы вызывают, завтра еду, а у соседей аппаратуру надо налаживать — приказали в две недели. Так вот, придется туда поехать, помочь тамошнему инженеру. Опыт у тебя есть. Мне бы самому нужно, но, к несчастью, сборы. Просил оставить — не разрешили.

«Сколько слов, а дело простое», — подумал я. Раз надо, поеду, помогу. Наверное, только что из училища инженер, зеленый, сам когда-то таким был. Слава богу, Евсеев в командиры попался, быстро перекрасил.

— Отчего ж не поехать, — беспечно сказал я.

— Вот и отлично! — обрадовался Бунчуков. — С Евсеевым я уже договорился.

Инженера окликнули, он махнул мне рукой и побежал к машине. Передние два газика тронулись, за ними помчался последний, в который забрался Бунчуков. Шум моторов постепенно затихал, и только красные огоньки еще долго буравили темноту, будто сигналили: «Вот и отлично, вот и отлично».