Саин Муратбеков - Дикая яблоня

А парень и в самом деле был хорош. Поднял чемодан, набитый подарками, словно тот ничего не весил. Только слегка напряглись мышцы на могучих руках.

— Машина там, — сказал Абдибай и пошагал к будке путевого обходчика.

— Значит, работаешь шофером, а учебу бросил, герой? — спросил Асет, шедший за ним.

У Абдибая покраснели уши. Парень пробурчал что-то невразумительное.

— Сколько же лет проучился?

— Семь.

— Пожалуй, не густо. Но все еще в твоих руках, — закончил Асет, стараясь не казаться слишком строгим.

Газик попетлял между глиняными домиками станции, выехал в степь и помчался по асфальтовой дороге навстречу рассвету.

В степи стояла ранняя весна. Снег сошел, но земля еще была вялой, заспанной. По сторонам от шоссе стояли коричневые лужи талой воды. А впереди шоссе упиралось в горы. Отсюда сквозь серую дымку казалось, будто лежит странное многогорбое животное, под брюхом которого обосновался аул, откуда он, Асет, уехал когда-то.

— Как дома-то? Все живы-здоровы? — спросил Асет.

— Да все.

— Машина-то чья?

— Парторга.

— Представляю, что творится дома. Вот уж, наверное, суета перед свадьбой?

— Суета.

— Свадьба сегодня вечером? Я не ошибся?

— Вечером.

Абдибай и в детстве не был речист, а теперь и вовсе приходится вытягивать из него каждое слово. Асет предпринял еще одну попытку растормошить парня, а потом оставил эту безнадежную затею и отдался собственным мыслям.

И тотчас перед его внутренним взором возникла темная лента поезда, тоненькая змейка в степи, вот она удаляется, удаляется… убегает, убегает. Что сейчас поделывает девушка-проводница? Может, выходит в тамбур с флажком, или будит беспечного пассажира, которому скоро сходить, или спит сама после смены. Или… Он представил, как она сидит в своем служебном купе и печально смотрит в окно. «Я не верю в любовь, все это люди выдумали», — слышится Асету ее голос.

В эту ночь он так и не заснул. То ли не мог привыкнуть к своему покачивающемуся ложу, то ли спать не давало ожидание встречи с родным аулом, — только он намучился, отлежал оба бока, а затем не выдержал и, одевшись, вышел в коридор вагона. Тут-то он и разговорился с проводницей.

Он разоткровенничался первым, рассказал о том, что вот едет в гости на родину, где очень давно не был, что в городе осталась семья — жена и ребенок — и что сам он кандидат наук.

— А я-то думала, вы студент, — тихонько засмеялась девушка. — На вид вы очень молоды.

Потом наступила ее очередь, и она пожаловалась на судьбу. Он принялся уверять ее, что все еще впереди, что, может, ее ожидает великая любовь, но она твердила одно: «Не верю. Все это выдумки».

Ему подумалось, а не рано ли он вышел из поезда? Может, надо было ехать дальше и убедить девушку, что любовь живет среди людей. И прежде убедить самого себя, словом, что ему стоило остаться в поезде?

К тому же он катит сейчас в аул не с такой уж большой охотой. Жаль сестру, вот он и сидит в этом газике, рядом с Абдибаем. А что касается самого аула, так Асет забыл туда дорогу и сам, наверное, стал для него отрезанным ломтем. Восемь лет назад он ушел отсюда пешком и дал зарок никогда не возвращаться. И сдержал бы слово, не пришли сестра последнее письмо. Сестра сообщала о свадьбе старшей дочери и впервые просила приехать. Он догадался, что тут не обошлось без ее мужа. Тот, наверное, так и сказал: «Проси, пусть приедет. Шутка ли, на свадьбе сам кандидат наук».

Он было хотел сослаться на вечную занятость, но вспомнил, как рыдала сестра, когда ее выдавали замуж. То ли ее принуждали, то ли просто пугала новая жизнь, только когда уехали сваты, она уткнулась в подушки и заплакала навзрыд. Он вспомнил распростертое на постели худенькое тело сестры и протелеграфировал о приезде.

— Сестра-то как? Наверное, постарела? — спросил он Абдибая.

— Не знаю, — и парень пожал плечами.

— Почему не знаешь? Ты же не слепой?

— Не слепой, — подтвердил Абдибай. — А какой она была тогда, не помню. Был маленький.

«Ну и бирюк», — подумал Асет, отступаясь от него уже в который раз.

Вот уже солнце поднялось над горизонтом. В машине стало душно, запахло нагревшимся маслом. Монотонный гул мотора убаюкивал. Веки налились тяжестью, Асет затеял было с ней борьбу, но потом сдался и, сморенный, прикрыл глаза. Абдибай покосился на пассажира и молча приподнял ветровое стекло. Холодный воздух окатил лицо Асета, снял дрему.

Асет устроился поудобней на сиденье и посмотрел по сторонам. По этой степи он не раз проезжал на коне и шел пешком на станцию, чтобы навсегда расстаться с ней. Его не было восемь лет, но здесь ничто не изменилось. Разве осели, стали ниже холмы. А может, ему только почудилось, будто они осели? Сколько прошло минут с тех пор, как они отъехали от станции? Пятнадцать? Двадцать? И поди ты, до крайних домиков аула уже рукой подать. А когда он шел на станцию в тот памятный день, ему казалось, что идет он от края света и до цели уже никогда не дойти. Помнится, вон на том бугре он отдыхал. Рядом овраг; туда он спустился оттого, что горло его пересохло от жажды…

— Будь добр, поверни к оврагу. По-моему, там был родник.

Лицо Абдибая осталось непроницаемым. Он крутанул баранку и повел машину по кочкам, по прошлогоднему ковылю и полыни. Газик затрясло; запахло прелью, сырой землей.

У кромки оврага шофер заглушил мотор и замер, глядя перед собой.

— Подожди минуточку, — сказал Асет, вылез из машины и запрыгал по дну оврага.

Там, среди зарослей курая, среди мусора, нанесенного талыми водами, пробивался из земли слабенький прозрачный родничок. И так было каждую весну. Его заносило, а он пробивался и по-прежнему поил путников холодной чистой водой. Тогда Асет долго лежал возле родника, распластавшись на животе, думал о жестокости судьбы, выбивал гвоздь, торчащий в ботинке, от которого кровоточила нога, и тихо плакал. Вот здесь он лежал, ну да, на этом месте. Но, к его удивлению, воспоминания, хотя и печальные, сейчас совсем не тронули душу. А тогда ему было горько. Он бежал из аула тайком, спасаясь от позора и мести, которых не заслужил…

Возле его ноги слегка пошевелилась длинная тень. Он поднял голову и увидел Абдибая, стоящего на краю оврага. Их взгляды встретились, и Асет заметил, как в темных глазах у невозмутимого родича мелькнули искорки любопытства.

— Бывало, как ни пойдешь на станцию, обязательно затянет сюда. Напьешься — и дальше, — пояснил Асет, выбираясь наверх.

Выйдя из оврага, он огляделся. В степи всюду кипела хлопотливая весенняя жизнь: под землей, между кочками, в ворохе сухой прошлогодней травы. Асет только теперь увидел, как много в степи птиц. Они и там и сям — одна отогревается на солнышке, другая скачет с куста на куст, с камня на камень, жаворонок взмывает в небо, и оттуда сыплется на степь его первая песня. И все это точно в старом знакомом доме, куда он теперь заявился как чужой.