Саин Муратбеков - Дикая яблоня

Степь, ранее поражавшая его своим простором, показалась ему тесной. Только подумать, его дедам и прадедам было достаточно этого лоскутка, здесь для них сосредоточивалась вся человеческая история, а тот мир, что начинался за горизонтом, был им совершенно не интересен.

— Поехали, — сказал Асет и решительно полез в машину.

Аул надвигался на машину, точно из миража. Дрожащее марево расступилось, линии домиков, поначалу зыбкие, колеблющиеся, стали обретать реальные очертания.

Справа от дороги показалось кладбище. Когда появились белые купола, Асет удивился и подумал, что это что-то новое. Как он помнит, раньше здесь вокруг могил ставились четыре стены. Такие окружали и последнее пристанище его отца и матери. Как-то теперь их могилы? Осели небось.

— Останови, дорогой, — попросил Асет.

Кладбище разрослось. Асет побрел мимо старинных полуразвалившихся могильных стен, мимо железных и деревянных оград, что окружали могилы поновее. Особняком среди них белели три купола, украшенных орнаментом.

— Красиво, правда? Теперь у нас так хоронить стали, — сообщил Абдибай, разразившись необычно длинной для себя тирадой.

«Ну что же, раз так, значит, живете зажиточно», — подумал Асет. Абдибай отстал, видимо, сообразил, что здесь человек нуждается в тишине и одиночестве.

Асет пошел к центру кладбища, туда, где рядышком лежали отец и мать. Годы почти сровняли с землей могильные стены, холмики поросли кураем и чием, провалились, особенно тот, что был насыпан над отцом. Асетом овладела робость. Он стоял с колотящимся сердцем, не в силах ступить еще полшага. Он чувствовал себя виноватым оттого, что у могилок вид был заброшенный, и оттого, что нужно было сейчас что-то сказать, что-нибудь сделать, а он не знал что. Ему захотелось поскорее уйти отсюда.

Асет бросил последний взгляд на родные могилы и быстро зашагал к машине, стараясь не смотреть по сторонам. У самого края, там, где кладбище подходит к обочине дороги, едва не налетел на цементированный столбик с жестяной звездочкой. На столбике, под слюдой, желтела фотография. Асет невольно всмотрелся и узнал своего бывшего учителя математики.

Он был самым строгим учителем, и даже здесь, на снимке, взгляд его сохранил былую суровость. Ученики его боялись: за малейшее непослушание он гнал из класса и ставил двойки. А вечером, когда в колхозный клуб привозили кинофильм, учитель шел в кинобудку и выяснял у механика, нет ли на ленте кадров, где парень целуется с девушкой. Если ему отвечали утвердительно, он становился в дверях и не пускал школьников.

Железным казался мужчиной. Даже не верилось что с ним может что-то случиться.

— Когда же это с ним?

— В прошлом году, — сказал Абдибай, пробуя ногой автомобильные баллоны.

— Пусть земля станет ему пухом. А рядом кто? — уже машинально спросил Асет и кивнул в сторону соседней стены, сложенной из булыжника.

— Здесь-то? Баглан и Айнаш.

Асету эти имена ничего не говорили, поэтому он вопросительно взглянул на Абдибая. Тот, поняв, что сказанным не ограничишься, добавил:

— А те, что застрелились.

— Застрелились? Сами?

— Ага, обнявшись.

«Узнаю родной аул. Разве тут без происшествий обойдется!» — подумал Асет и хотел было выяснить подробности, но решил повременить до поры, пока найдется более подходящий собеседник.

Аул встретил его совершенно незнакомой улицей, Там, где раньше гоняли футбольный мяч, возвышалось двухэтажное здание.

— Новая школа? — спросил Асет с невольным восхищением.

— Угу, — буркнул Абдибай.

— А здесь что?

— Сад. Детский.

— Больница?

— Ага.

Сестра уже писала ему о том, что аул разрастается, что построены школа и больница. Но ему не верилось, будто в ауле, оставившем в его сердце горькую память по себе, может случиться что-то хорошее. В других аулах — да, а в этом — нет. Поэтому увиденное его приятно поразило.

Еще издали Асет увидел дом сестры на бугре и саму сестру. Не дав ему даже выйти из машины, сестра кинулась к Асету, уткнула нос в его плечо и заплакала. Со всех сторон набежали женщины со знакомыми, но уже позабытыми лицами, начали его тормошить, и от их галдежа у него заложило уши. Только и слышалось:

— Голубчик! Да ты уже совсем взрослый!..

— Вы только полюбуйтесь на него!..

— Весь в отца! Вот что значит след хорошего человека!

Женщины умиленно смотрели на него, смахивали слезы уголками платков, будто он явился с того света.

Потом они уступили очередь молодой поросли. Едва Асет выбрался из машины, как его окружили юные восторженные лица бесчисленных братьев и сестер, племянников и племянниц. И, глядя на них, он, пожалуй, впервые понял, что молодость его осталась позади.

Он пробирался к дому через толпу родичей и соседей. К нему тянулись руки, каждый норовил дотронуться до него, будто желал проверить, а действительно ли он настоящий, живой Асет. И неожиданно для себя Асет разволновался, услышал свой голос, бормочущий: «Дорогие… милые…»

Едва он разделся и присел на стул, устав от впечатлений, как пришел зять во главе группы мужчин.

— А вот и наш дорогой гость прибыл! — объявил зять, обнялся с Асетом, и тот окунулся в очередную волну приветствий: мужчины хлопали его по плечу, жали руку.

Его приезд взбудоражил и семью и весь аул; стар и мал считали своим долгом зайти в этот дом и по традиции поприветствовать Асета. Его немедля усадили за стол, застеленный новой скатертью, приготовили чай и поставили миски с горячими баурсаками [1] Баурсаки — кусочки теста, жаренные в масле или сале. и лепешками. Он пил чай в окружении людей, которые следили за каждым его движением, и на их лицах было написано такое сочувствие, точно он не ел целый месяц.

И все же от его острого глаза не укрылось, что приготовления к свадьбе идут полным ходом, не остановившись ни на минуту. Среди людей, набившихся в дом и торчащих во дворе, проворно сновали озабоченные молодухи.

Откуда-то появлялась сестра, присаживалась рядом, гладила по руке, шептала растроганно:

— Родной мой… Светик мой… Солнышко мое… Ну, вот мы и увиделись…

И, видно, больше не хватало ей слов, чтобы выразить накопившуюся любовь к нему. В эти минуты она походила на мать. Такая же ласковая и такая же теряющаяся от нахлынувшей нежности.

Сестра казалась старше своих сорока лет. Шутка ли быть матерью девяти ребятишек! Асет понимал это и, все же она постарела более, чем он ожидал. И одета сестра в плюшевый камзол с длинными полами, какие обычно носят пожилые женщины. А талия ее опоясана цветным платком. Знать, уже мучается сестра поясницей — признак наступающей старости.

Он поймал себя на том, что и сам чертовски растроган, до того растроган, что даже сжало горло и он не в силах что-нибудь сказать, только накрыл ладонь сестры своей ладонью и мягко пожал ее.