Дмитрий Дурасов - Мальчик с короной

— Топай, поэт, вниз! На грешную землю! Дай я тебя поцелую, друг…

Мишка отмахивается от поцелуя и спускается на палубу, нехотя садится к столу. Айвазовский пристально смотрит на него, недовольно хмыкает, трясет бородкой.

— Что с вами, корнет? С утра выглядели бодрым рекрутом, а сейчас скисли… У вас неприятности?

Мишка уныло отнекивается:

— Да нет, что вы! Все о’кей…

Нина Ивановна ласково смотрит на Мишу.

— Мишенька наш с девушкой своей поссорился… Не нравится ей, что он в институт поступать не хочет…

Мишка вскидывает голову.

— Да я хочу поступать, хочу и поступлю обязательно! Но никакой институт из меня поэта не сделает — я жизнь должен видеть! Сам все на своей шкуре испытать, перенести, а не по рассказам других — неужели она этого не понимает! Вы-то понимаете, что она не понимает?! Я флот во сне вижу, я без моря человеком не буду! Вам хорошо — вы плавали… И ты, Юра, и Кончинский, и батя мой, и мама — а я всю жизнь как в розовом мешке сижу… а мне ведь уже девятнадцать! А она не понимает… Хотите стихи?

Мишка, не дожидаясь согласия публики, читает с подвывом:

Девушки открыв рот, слушают Мишу.

— Вот это да-а… Даже жутко стало… Мы вас боимся, Миша, — вы, оказывается, страшный мужчина…

Миша улыбается.

— Я не страшный… Это Владимир Солоухин написал… Мне пока так не сказать…

Нина Ивановна неожиданно крепко целует и обнимает Мишу.

— Ну и слава тебе господи! Я-то боялась, что это ты, Мишенька, сочинил… Я уж испугалась за Ирочку… Такие несправедливые слова… Как можно… просто не пойму я этого вашего Солоухина… Он что, сбесился, что ли — так писать о любви… Хорошо, что мой Вовочка не слышал… «Веять за горло»… «Задушить»… И кого?! Любовь!!! Нет! Этого я никогда, хоть сто лет, хоть двести проживу, не пойму, и все… И не смейтесь надо мной… — Нина Ивановна вскакивает и убегает в кабинетик.

Айвазовский задумчиво прохаживается по каюте.

— Понимаете, Михаил, я прожил довольно большую жизнь, часто выезжал в командировки, воевал пять лет и никогда не сомневался в жене… в ее чувствах ко мне… Я знаю твердо: если любовь есть, то она многое может выдержать, а если нет — то какой и спрос…

Водолаз Юра добавляет:

— Проще надо быть, Мишка! Ты бы ей сказал: «Жди меня, и я вернусь!» И все… А институты там и все такое прочее нечего припутывать… Для моряка жена — первое дело! В этом крепко все должно быть… Моряк должен знать, что на берегу его ждут, а то море слишком соленым становится…

Кончинский просовывает голову в люк.

— Плюнь, Мишка, и разотри как следует! Такого лихого маримана еще поискать! Я из-за них, трясогузок, мучился-мучился, а потом плюнул, и все! Теперь они мне даром не нужны…

Майка встает и грозит кулаком голове Кончинского.

— Так уж и не нужны?! А что мне вечером на ухо шептал, а?! Не слушай его, Мишка…

Юля дергает Мишку за рукав.

— А хочешь, Мишенька, я тебя со своей сестренкой познакомлю? Девочка — с ума сойдешь… Школу закончила с медалью… Художественной гимнастикой занимается теперь с утра до вечера… Она как раз мне недавно сказала: «Если уж любить, то только моряка военного — и больше никого!» Вот такая она у меня… Я уж…

В это время, никем не замеченная, на трапе появляется Иришка. Сосредоточенно выслушав последнее предложение, неожиданно низким голосом произносит:

— Михаил! Выйди на несколько минут…

Мишка вскакивает и молниеносно убегает на набережную. За столом неловкое молчание. Майка встает и направляется к трапу.

— Эх, Юлька, опять натрепалась… Один вред от тебя… Поедем домой, что ли… Спасибо, мальчики, за чай-сахар… а нам пора — завтра в утреннюю.

Взявшись под руки, уходят, напевая «Арлекино»…

Из кабинетика, оглядевшись, высовывается Нина Ивановна, принимается за уборку.

— Ну вот, насвинячили и ушли, а убрать за собой и в голову не пришло. Ну что это за девушки? Какие хозяйки из них могут получиться? Кому такие жены нужны… Оттого и разводов столько… Распустились все, мужчин не уважают… Да мой Вовочка… Если бы я хоть раз тарелку забыла помыть… Ух… Даже представить страшно… — Нина Ивановна на миг закрывает глаза и застывает с тряпкой в руке.

Водолаз Юра ворчит:

— Ладно, ладно… раскормила своего бугая… небось из-за брюха и нагнуться лишний раз не может…

Айвазовский с внезапной горячностью:

— Нет, нет! Вы не правы, Нина Ивановна! Я вот уже сорок лет тарелки мою и ничуть не стыжусь и не считаю себя этим униженным… Я, когда мою, то всегда представляю руки своей Зиночки… У нее удивительные руки… Руки, как у старых голландских мастеров! Пальцы достойны кисти Рембрандта — и вдруг мыть ими посуду?! Нет! Я всегда сам. И чисто получается…

Нина Ивановна вспыхивает:

— У вашей супруги пальцы, а у моего Вовочки грудь в орденах и характер геройский! Он у меня орел! Пушку у фрицев самолично отбил и на наши позиции приволок своим ходом! И чтобы он у меня после этого посуду мыл?! Да никогда, никогда я ему не позволю этого!!! — С презрением смотрит на тщедушного Айвазовского.

Художник моргает и бочком отходит за диван.

— Я тоже, между прочим, воевал… и не один год… да! Хотя, конечно, пушку… Нет… Пушку не брал — лгать не буду и не умею… а вот…

Боцман Юра неожиданно прерывает спор.

— Повоевали, поговорили — и ладно… А то начнем сейчас вспоминать… Только одними воспоминаниями и живем… Чуть что — и сразу воспоминания, хоть мемуары с каждого пиши — такие все герои… Для молодежи это, конечно, пример, но вот жить она должна своим умом, своей жизнью… А то получается: у одного дед орденоносец, у другого отец, у третьей мать и тетка — а сами-то вы кто? Сами чего стоите без бабок и мамок? Вот об этом пусть думают, об этом тревожатся, ночами не спят…

К трапу, обнявшись, подходят Мишка с Ирочкой.

— Никогда-никогда не будем больше ссориться, ладно? Это ведь глупо ссориться, когда ссориться не из-за чего… Поезжай, Мишенька, куда хочешь, служи хоть двадцать лет, а я все равно тебя дождусь… Училище закончу, буду играть себе тихонько в маленьком театрике старушек, а ты придешь ко мне на спектакль — огромный, сильный… Настоящий капитан, с грубым голосом и трубкой… Бр-ррр…

— Нет! Я приду к тебе с чемоданом новых стихов и издам книгу, каждую страницу которой до дыр будут зачитывать моряки и их жены… И ты будешь зачитывать… Хотя сейчас смеешься надо мной… А зря, Ирок…