Николай Зарудный - На белом свете. Уран

— Кто это говорит? — Но в трубке частые гудки.

Платон посмотрел на часы: одиннадцатый. Неужели приехала? Почему не написала? Нет, наверное, это пошутили девушки. Светлана или София. Точно, это был голос Светланы. Ну, я же вам! Платон надел полушубок и вышел на улицу. Никого. Зайду к Поликарпу, проведаю, подумал Платон. Давно не был у Чугая.

Поликарп обрадовался:

— Вот спасибо, Платон, что заглянул, а то за целый вечер и дверь не скрипнула. Раздевайся.

— Благодарю, — Платон огляделся в хате. — Я ненадолго. Что вы делаете, Поликарп Васильевич?

— Да заставил Кожухарь дневник нашего бригадного опытного участка переписать, а то, говорит, какая-то наука о картошке требует из Киева, так я вот уже неделю пишу. Ужинал? Може, давай вдвоем, по-холостяцки?

— Благодарю… Это мне позвонил кто-то, Поликарп Васильевич, и сказал, что Стеша приехала, так я зашел… по дороге.

— Стеша? — удивился Чугай.

— Сказали, что они с Фросинкой у… Марты…

— Стеша? У Марты? — Чугай недоверчиво посмотрел на Платона. — Не может быть… Она домой пришла бы. Это пошутил кто-то. Стеша не обошла бы свою хату, нет…

— А может, они поездом в Выруб приехали?

— Поездом? — переспросил Чугай. — Если вдвоем с той Фросинкой, то могло быть, могло… — Чугай умолк, закурил. — Мне как раз Михея надо было навестить… Не разберу, что тут в дневнике написано, — показал пальцем на неровные рядки. — То ли калийные удобрения вносили, то ли сульфатные…

— Так сходите. — Платон притворился, что поверил наивной выдумке Поликарпа. — Для науки это весьма важно… А мне как раз надо заехать к Отару, чтобы помог запчастями…

— Надо, надо, Платон, запчасти, это дело такое, что куй, пока горячо, — притворяется и Чугай.

— Так, может, я возьму газик, и поедем? — несмело предложил Платон.

— Хорошо бы, Платон, а то Отара днем с огнем не найдешь на том «Факеле». — Чугай быстро оделся.

Уже за селом услышали, как Данила Выгон вызванивал полночь.

— Несколько поздновато едем, Поликарп Васильевич, — со смущением сказал Платон.

— Ничего, Михей ложится спать поздно, — успокоил Чугай. — Отар его учит грузинским песням. Так они, говорила Ганна, до полуночи поют. А там, у Мартыненков, если гости, то тоже не спят…

— А вы еще не были у них?

— У Ладька? Нет, Платон. Сейчас у меня не жизнь, а, как говорил мой комбат, ситуация… сплошная ситуация. Тебе одному сознаюсь, Платон, что… Марта, значит, хотела ко мне вернуться. Ох, и тяжко мне.

— Отвыкли или…

— Люблю ее, Платон.

— Так пусть возвращается. Или гордость не позволяет?

— Гордость уже переступил, Платон. Ты ж был на свадьбе… — вздохнул Чугай. — А сейчас о другом думаю: у них же с Ладьком дочка. Опять разобьется семья. Свежая рана будет. А моя уже зарубцевалась… И не знаю, как Стеша на это посмотрит.

— Обе дочери уже взрослые, — подал надежду Платон, — поймут… Кажется, в этом доме Михей живет? Здесь… Приехали, Поликарп Васильевич.

Дверь открыла какая-то незнакомая женщина.

— Простите, мы, кажется, перепутали этажи, — извинился Платон, но вдруг увидел Михея.

— Заходите, заходите! — обрадовался Кожухарь. — Знакомьтесь, кто кого не знает.

— Мы вам перебили разговор, — сказал Платон, увидев Отара, который что-то рассказывал, оживленно жестикулируя.

— Это Отар рассказывает, каким будет «Факел», — пояснила Фросинка. — Я так рада, что вас вижу, — сказала Чугаю и Платону.

Поздоровался и Ладько. Не было в квартире только Стеши и Марты.

— Стешу с матерью мы оставили наедине, — шепнула Ганна Чугаю. — Пусть… познакомятся.

— Извините, что мы так поздно, — начал Поликарп. — У меня дело к тебе, Михей. Вот тут написано, что тринадцатого числа мы вносили удобрения под картошку, а какие — не разберу…

— Скажем, скажем, усе скажем, — ответил за Михея Отар. — Садитесь. Вино будем пить! Мама, подавай, пожалуйста, вино.

— Какое подавать? — засуетилась Ганна. — «Хванчкару» или «Цинандали»?

Ганна так привычно выговорила названия этих вин, что все со смеху покатились.

— Давай, мама, и «Цинандали», и «Хванчкару»! — Потом Отар обратился к Алексею, видимо заканчивая свою мысль: — Вот так, Алекс, поработаешь на строительстве «Факела» — сам будешь всю жизнь светиться от гордости. И твой Ефрем, Фросинка, приедет, а не приедет — так тут выдадим тебя замуж. Это говорит тебе Отар — значит, правда. Мама, давай бокалы, а нет бокалов, давай кружки. Спасибо, мама. Тебе первой стакан вина.

— Отар, может, обождем Стешу и Марту? — спросила Клава.

— Клава, ты умная женщина! Фросинка, иди зови! — приказал Отар.

Стеша больше всего боялась слез, истерики, проклятий прошлому и оправданий, но ничего этого не было.

Марта как-то по-будничному придвинула Стеше стул, а сама села напротив, не показывая своей взволнованности и отчаяния перед… доченькой. Даже тогда на улице, когда впервые увидела ее, Марта обняла не Стешу, а Фросинку и услышала от нее безжалостное: «Только не хнычь, а то Стеша возненавидит тебя».

— Тебе, Стеша, наверное, Фросинка все рассказала, — заговорила Марта, удивляясь, как прозвучало это ее «Стеша».

— Да, мне Росинка рассказала все…

— Как ты ее зовешь?

— Росинка… — Стеша смотрела на мать, замечая сходство с собой. Эта красивая женщина родила ее, а потом бросила. И вот сейчас сидит она перед ней.

И Стеша и Марта в мыслях совсем не так представляли эту встречу, обе готовились к драме, которая могла бы закончиться обвинениями в адрес Марты и разрывом навсегда. Так, наконец, и могло случиться, если бы не был проложен невидимый мосточек между двумя чужими еще женщинами. Ни Марта, ни дочь не могли уяснить себе, что этим мостом была Фросинка.

— Да, я все знаю, — повторила Стеша. — И я тебе скажу правду. Я, наверное, никогда не чувствовала, что ты мне нужна была как мать… У меня была бабушка, а потом… потом я быстро стала… взрослой и поняла все, когда возвратился отец. Мне было жаль только его… Я знаю, что ты приезжала к нему.

— Он писал тебе? — насторожилась Марта. — Что писал?

— Только несколько слов. Я узнала обо всем от Росинки. Ты не думай, что она глупенькая девчонка. Она догадывалась обо всем.

— О чем? — Опять тревога в глазах Марты.

— Даже о том, что ты… не любишь… своего мужа.

— Теперь вы вдвоем с Фросинкой и… с Ладьком будете осуждать меня…

— Я не буду, — твердо сказала Стеша.

При этих словах вбежала Фросинка.

— Я… вас ждут там… у дядьки Михея… там все… ждут… Стеша, пришел Платон.

— Зачем он пришел? — Стеша еще никак не могла опомниться от тяжкого разговора с матерью.

— Как зачем? — не поняла Фросинка. — Наверное, он хочет увидеть… ну, хотя бы меня или Клаву… Мама, ты пойдешь?

— Вы идите, а я попозже…