Николай Зарудный - На белом свете. Уран

— Я повешу ее на этой стене, — сказал Васько, осмотрев комнату. — Нет, лучше там.

Васько открыл дверь комнаты Платона и прикрепил афишу возле окна:

— Правда, тут будет лучше?

— Конечно, — согласилась Фросинка. — А кто это, Вася? — Фросинка показала на фотографию Наталки над столом.

— Это Наташа… Нарбутова.

— А-а… — сникла девушка.

Стеша выбежала из хаты.

Теперь она никогда, ни за что не приедет сюда. Опять Наталка… Тогда, в ветряке, в ту проклятую ночь, когда она, Стешка, отдалась ему, он называл ее Наталкой, и даже теперь, навсегда чужая, Наталка висит перед его глазами, незабытая, прощенная и любимая.

…На второй день Стеша и Клава уезжали из Сосенки. Чугай поверил, что дочери надо немедленно на студию, Служба…

— Когда же, доченька, приедешь?

— Я тебе напишу, тату…

— С матерью попрощалась? — не мог не спросить Чугай.

— Вчера вечером ходила… Я хочу, чтоб вам было хорошо, — сказала, зная, что отец ждал этих ее слов. Вспомнила отца Росинки и добавила: — Все не могут быть счастливыми… Только ты извини, тату, если я… еще не буду называть ее мамой. Может, я когда-нибудь научусь говорить это слово…

На станцию отъезжающих провожали Фросинка и Алексей. К Галине Стеша не зашла.

— Передай привет… меня срочно вызвали на студию. Срочно. О Платоне — ни слова, — наказывала Фросинке.

— А если я его встречу?

— Тоже передай привет. И скажи, что на свадьбу приглашу…

— На какую свадьбу? — вмешалась Клава.

— На свою! — Стеша рассмеялась на весь перрон. — У меня ж есть муж! Я и забыла! Скажи, что я к Кутню возвращусь.

— Сумасшедшая! — сделала вывод Клава. — Фросинка, не смей.

— Нет, скажи! — настаивала Стеша. — А ты когда приедешь, Алексей?

— Не знаю, — ответил тот, взглянув на Фросинку. — Я, наверное, тут, на «Факеле», останусь.

— Ты на «Факеле»? — удивилась Клава.

— Отар сказал, что у них на строительстве будет выходить газета… Я останусь, Стеша…

Перед отходом поезда Стеша вышла с сестрой в тамбур:

— Может случиться так, что наша мать…

— Я думала об этом, Стеша… Я не оставлю своего отца. А что будет — увидим, жизнь — длинная и крутая…

— Ну, а с Алексеем что у тебя? Серьезно или…

— Н-не знаю.

— А Ефрему не давала слова, что выйдешь за него замуж?

— Ты, Стеша, знаешь, что такое настоящая любовь?

— Я? Знаю.

— А я еще, наверное, нет. — Поцеловала сестру в щеку и соскочила со ступенек вагона. — До встречи, до встречи-и-и!

Поздно ночью телефонный звонок разбудил Васька.

— Вася, это я, Платон…

— Ну, здравствуй, — сквозь сон промолвил Васько.

— Вася, будь другом, сбегай к Чугаю и попроси, чтобы пришла Стеша… Мне надо ей что-то сказать, очень, понимаешь, важное. Я через полчаса опять позвоню. Вася, оденься и…

— Стеша уже уехала.

— Как это? Она еще три дня должна быть… Сбегай, Вася!

— Нет, — крикнул в трубку Вася. — Сегодня Стеша уехала…

— Что говорила?

— Ничего. Подписала нам с Лесей афиши со своим портретом… Я прицепил ее в твоей комнате. С надписью странной…

— Что написала?

— Лучше быть зачарованным, чем разочарованным. Слышал?

— И больше ничего не сказала? — допытывался Платон.

— Ничего. Фросинка увидела фотографию Наталки и спросила, кто это… Ну… я ответил, а Стеша выбежала из хаты и ничего больше не сказала…

Перед началом утреннего заседания председателей колхозов к Гайворону подошел в коридоре Шаблей.

— Как дела с диссертацией, Платон Андреевич? Пригласишь на защиту?

— Если приедете, то пожалуйста, Павел Артемович.

— Приехать, наверное, не смогу, но свое мнение я уже написал. Ты выступишь сегодня?

— Нет, Павел Артемович. Я… Я…

— Плохо себя чувствуешь? В самом деле, друже, вид у тебя не казацкий. Заболел?

— Я просил бы вас, Павел Артемович, отпустить меня с совещания… Мне обязательно надо поехать в Приморск, — сказал Платон.

— Что ж, поезжай! — Шаблей пожал Гайворону руку.

Купив в кассе аэропорта билет, Платон считал минуты, оставшиеся до полета. Но посадки не объявляли. В справочном бюро курносенькая дежурная прогундосила, что вылет задерживается из-за непогоды. Проходил час, второй: Приморск не принимал самолетов. А поезд уже ушел… Диктор аэропорта любезно приглашал пассажиров рейса на Приморск устраиваться в гостинице… До утра самолета не будет: в Приморске штормовой ветер и туман.

Утром тоже никто ничего сказать не мог… Ждали сообщения метеостанции.

Платон поехал на вокзал и еле успел на поезд. Столько времени пропало зря! Только лишь завтра в середине дня увидит он Стешу. Улегся спать, чтоб быстрее прошел этот день. Но уснуть не мог, каждый нерв в напряжении. Казалось, поезд тормозит возле каждого телеграфного столба. А самолет, возможно, уже над Приморском. Чем занята сейчас Стеша? Она приехала еще вчера… Послать телеграмму с какой-нибудь станции? Нет, он приедет без предупреждения, найдет ее и все скажет. Поедет она с ним или останется там, но пусть знает…

Под утро Платон уснул тревожным сном.

Борис Аверьянович удивился, что Стеша возвратилась так быстро:

— Видать, плохо тебя встретили.

— Нет, так сложилось, — уклонилась от ответа. — Надо еще уладить перед отъездом университетские дела, видимо, придется перейти на заочное отделение.

— Боюсь, Стеша, что ты уже не вернешься к нам, — с откровенной грустью сказал Лебедь. — Тебе поступило еще одно приглашение — с Киевской киностудии. Поедешь и забудешь о нас.

— Я вас никогда не забуду, Борис Аверьянович.

— Такой закон жизни, чародейка, ничего не попишешь. Хочу только, чтобы у тебя, Стеша, не закружилась голова от славы, от успехов; ведь мы с тобой еще не много умеем.

— Я все время об этом думаю, Борис Аверьянович.

— Все время — не надо. Самоунижение, Стеша, тоже зло. У нас есть актеры мирового класса, но мы не умеем показать их миру, или тратим их таланты, поддаваясь моде, успеху сомнительного новаторства, забывая простую истину, что учить нас, как отображать нашу жизнь, не иностранным штукарям от искусства. Я хочу, Стеша, чтобы ты всегда помнила, какой народ воспитал тебя, в какой стране живешь и чей хлеб ешь.

— Я буду помнить, Борис Аверьянович.

— Верю в тебя, Стеша. Если бы я ничего больше не сделал в искусстве, а только нашел для него тебя, то и тогда я считал бы, что сделал многое.

Над городом шумел ураган, на море разгулялся шторм, ломая ледовые припаи. Огромные торосы были похожи на окаменевшие волны. Прижимаясь к домам, Стеша шла по узенькой улочке домой, словно по аэродинамической трубе. Казалось, стоит только выпрямиться и расставить руки, как ее подхватит ветер и она полетит. При мысли, что вскоре она начнет сниматься в большом фильме, на лучшей студии страны, что поедет в Москву, а потом в Киев, Стеше и в самом деле хотелось взлететь в это косматое, взвихренное поднебесье. Стеша набрала полную грудь воздуха, расставила широко руки и повернулась против ветра. Он разбросал полы ее пальтишка, сорвал с головы платок и…