Николай Зарудный - На белом свете. Уран

— Ну, если вы окажетесь в этом районе, то… но мне неловко, — деликатно отказывалась Стеша.

— Если я буду даже в Балаклее или мертвый, то ровно в полдесятого тут будет стоять эта машина, очень извиняюсь, с моим трупом…

Стеша рассмеялась и побежала по широкой лестнице.

— Машина свободна? — К такси подошел мужчина с какими-то свертками.

— Очень извиняюсь, — ответил Сеня Петушок, — но сейчас я не могу ехать.

— Почему?

— Я переживаю.

Последняя лекция. Еще пятнадцать минут, и Стеша выйдет из этой аудитории и, возможно, никогда больше сюда не вернется. В деканате ей сообщили, что переведут на заочное.

— Мне очень бы хотелось, — сказал ей декан, — чтобы вы, Степанида Поликарповна, закончили именно наш университет. Поэтому прощаться не будем. До встречи на сессиях и на экране… Вы очаровательная актриса, поверьте мне.

— Благодарю.

Звонок. Стеша быстро оделась и заспешила: наверное, друзья ее уже ждут. Еще со ступенек увидела машину Сени Петушка.

— Стой! — вдруг из-за колонны вышел Дмитро Кутень.

— Что тебе надо? Отойди!

— На всю жизнь запомнишь меня, на всю… — Кутень схватил одной рукой Стешу за грудь, а другой несколько раз с бешеной лютостью провел по ее лицу. Острые лезвия бритв обожгли глаза, скользнули по шее…

— Ох, — не вскрикнула, а будто выдохнула Стеша.

Сеня вылетел из машины, бросился на Кутня, сбил его с ног, К Стеше уже сбежались студенты, кто-то истошно кричал.

— В машину ее! — Сеня никак не мог протиснуться к Стеше. Ребята подняли ее и понесли к машине.

Сеня держал Кутня за воротник.

— Гад! — И опять удар в челюсть.

Подоспела милиция. Кутень сумасшедшими, какими-то белыми глазами смотрел на людей. Он уже не пальцами, а кусками мяса ломал зажатые лезвия…

Студенты внесли Стешу в приемный покой больницы. Дежурный испуганно отпрянул и закричал:

— В операционную! Быстрее!

В приемной сидел на стуле Сеня Петушок и плакал…

Поезд наконец сквозь пургу и заносы пробился к перрону Приморского вокзала. Платон спросил милиционера, как добраться до студии. По дороге зашел в парикмахерскую побриться.

— Позасыпало все линии, я три часа пешком топал на работу…

— Он шел пешком — трагедия! Вот вчера возле университета женщину зарезали — это драма.

— Что, насмерть?

— Никто не знает, выживет ли…

— Артистку зарезали, — уточнил другой. — Артистку?

— Стешу Чугай… Вы что, не знаете Стешу Чугай?

— Кого?! — Платон рванул с себя салфетку. — Стешу Чугай? Не может быть. Кто?

— Вы не верите? Об этом весь город знает! Бритвами все лицо ей исписал, подлюга. Вешать таких надо…

Платон выбежал из парикмахерской, вытирая рукавом остатки мыльной пены. Он вскочил в кабину грузовика, проезжавшего по улице.

— Я прошу вас, отвезите меня на киностудию. Мне очень нужно, прошу вас!

Шофер круто развернул машину…

В коридоре студии Платон встретил уборщицу.

— Скажите, что со Стешей Чугай? Кто знает, что с ней?

— Зайдите к Лебедю, — показала на обитую дерматином дверь.

— А-а, это вы, Платон Андреевич? — Борис Аверьянович пожал руку Гайворону. — Как вы успели так быстро приехать? Стеша просила, чтобы в село не сообщали.

— Что с ней, жива? — не ответил на вопрос Платон. — Да говорите же вы!

— Жива… Нет, это… это ужасно! Ужасно, — обреченно повторял Лебедь.

— Расскажите, что с ней! — Платон дернул Лебедя за лацкан пиджака.

— Извините, — опомнился Борис Аверьянович. — Вчера вечером она вышла из университета…

И Платон услышал страшный рассказ.

— Она что, слепая?

— Не знаю. К ней никого не пускают. Встретиться с врачом мне еще не удалось…

В приемном покое сидела Клава. Увидев Платона, она произнесла сквозь слезы:

— Лучше б меня, лучше б меня…

Борис Аверьянович поговорил с дежурной, та взглянула на Платона, покачала головой и скрылась за дверью кабинета.

— Кутня задержали? — только теперь спросил Гайворон.

— Сидит.

В это время в приемный покой вернулась сестра.

— Врач Тищенко вас ждет, — сказала она, подавая халаты.

В маленьком кабинете сидела молодая женщина-врач.

— О, сколько вас! Садитесь. Кем вы приходитесь?

— Она квартирует у меня, — пояснила Клава, а затем представила остальных: — Это режиссер Лебедь и Платон…

— Гайворон? — Тищенко внимательно посмотрела на Платона. — Стеша в бреду называла ваше имя…

— Как она? — несмело спросил Платон.

— Могло быть хуже… Сейчас ее жизни ничто не угрожает, но… мы еще не знаем, как с глазами, собственно, с одним… Сегодня соберется консилиум… Не исключено, что переведем ее в глазную клинику, но это после того, как закончат работу хирурги… Может, предстоит пластическая операция…

— А лицо Стеши… очень…

— Мы сделаем все, чтоб… вы узнали ее, когда выйдет из больницы, — поняла Тищенко вопрос Клавы.

— Когда можно ее увидеть? — спросил Платон.

— Надеюсь, дня через три-четыре… Сейчас у Стеши высокая температура и критическое нервное состояние. Понимаете? До свидания! — Тищенко посмотрела на часы, потом на Платона: — Я скажу, что вы приехали.

— Может, ей что-нибудь принести? Апельсины или конфеты? — Клава не могла успокоиться.

— Нет, Стеша сейчас ничего не может есть. Всего доброго.

Клава и слушать не захотела о том, что Платон поселится в гостинице.

— Никаких отелей! Пока я живу в Приморске, тебе гостиницы не нужны.

Простившись с Лебедем, Платон вместе с Клавой зашел в парикмахерскую за чемоданчиком.

— Что же вы не дали мне вас добрить? — Мастер усадил Платона в кресло. — Та артистка ваша знакомая? Я так и подумал: если человек, услышав о Стеше Чугай, срывается с кресла и убегает — это неспроста. Говорят, он порезал ее за любовь. Может быть? — Платон был благодарен мастеру, что тот не требовал ответов. Сам спрашивал и сам себе пояснял. — А если любовь, то надо резать? А что? Он себе купил пять бритвочек «Нева» и идет резать людей. Тоже мне парикмахер…

— Слушайте, маэстро, — обратилась Клава к парикмахеру, — вам не кажется, что вы очень много говорите?

— Я много говорю? — удивился маэстро. — Я ж молчу, как вобла на нарах. А что? Уже нельзя, мадам, и слова сказать? Вы меня удивляете. Если бы вы услышали мою родственницу Маню, то вы б имели удовольствие. Она может выступать в английском парламенте… Когда мы ехали из Приморска в Одессу, так она никому не дала сказать ни единого слова. Вы себе представляете? Одеколон? Я даю вам «Шипр». Будьте здоровы, вы, мадам, тоже.

Пока Клава еще не выходила на работу, Платону было не так тяжко, а сегодня он ходил сам не свой. Вера Григорьевна Тищенко, с первого взгляда суровая и официальная, оказалась на удивление сердечным человеком. Сегодня утром она позвонила Платону и сообщила, что Стеша чувствует себя лучше, снизилась температура, но ее глаза вызывают у врачей серьезное беспокойство. Вечером опять соберется консилиум.