Николай Зарудный - На белом свете. Уран

Коляда исчез.

Подогретый с испугом выслушал Коляду, пощупал свою шишку и кое-как натянул шапку.

— Если что, то говори, что мы с тобой того… коллегиально… — поучал дорогой Семен Федорович Подогретого. — Я к тебе ничего не имею, и ты ко мне…

Однако Коляда понял, что Мостовой полностью информирован о его делах в Сосенке. Вот люди! Не успеет начальство из машины выйти, как уже обо всем расскажут. И Гайворон не зря ночь просидел с Мостовым, все выложил. «Ну, обожди, хлопче, я с тобой еще встречусь…»

— Если вы и дальше будете так заботиться о колхозе и воевать за кресло, уважаемые товарищи председатели, — говорил Мостовой, — то добра не ждите.

— Да какая война! — оскорбился Коляда. — Мы живем как братья. — И для подтверждения своих слов похлопал Подогретого по спине, а Макар Олексиевич попробовал улыбнуться Семену Федоровичу.

В комнату зашли Нечипор Сноп и Мирон Мазур. Вслед за ними — Иван Лисняк в длинной бурке, с кнутом: он как раз собирался отвозить молоко.

— Собрались все, — доложил Подогретый. — Маловато вас.

— Было когда-то больше, Александр Иванович, — развел руками Макар Олексиевич. — Жизнь, она идет… Когда укрупнялись, то Михайленко в Городищах завхозом остался, а Самохвалов там хату поставил… Коренюк с Цимбалом построились в Косополье… Один сторожем работает, а другой керосин в бочке развозит…

— А Пилип Круць бригаду бросил и в райпотребсоюзе кожу заготовляет, так и разбрелась наша партийная ячейка, — грустно усмехнулся Нечипор.

— Одни мы, старики, и остались, — подытожил Мазур.

— Нас мало, но все мы такой пример показываем! — похвалился Подогретый. — Сноп и Мазур по две нормы в день дают, а товарищ Лисняк все выполняет… Я, как секретарь, мобилизовал…

— Не треба нас с Мироном мобилизовывать, Макар, — перебил Подогретого Нечипор Сноп. — Мы и так знаем свое дело: поднялись — и в кузню… И Лисняк молоко не перевернет. — Нечипор повернулся к Мостовому: — Назначили меня агитатором и Мирона тоже… Но кого же мы будем агитировать, если наши хлопцы грамотнее нас, десятилетки позаканчивали, а Платон, к примеру, три года в академии проучился? Лишь бы считалось, что есть агитаторы. Сколько говорил я Подогретому и Коляде: давайте молодых в партию принимать.

— Правильно, — сказал Мостовой.

— А они почему-то не куют и не мелют…

— Признаю ошибку, признаю. — Подогретый усмехнулся, будто его похвалили.

— Нет у нас порядка, — вздохнул Нечипор.

Лисняк внимательно всматривался в лица присутствующих, стараясь понять, о чем идет речь. Когда закончил говорить Сноп, он обратился с немым вопросом к Подогретому, показывая жестом, что он хочет знать, о чем они разговаривают. Подогретый махнул рукой: сиди, мол, если пришел. Мостовой заметил, как Иван Лисняк, виновато посматривая на всех, отодвинулся от стола.

— Напишите обо всем Лисняку. — Мостовой положил перед Макаром Подогретым бумагу.

Лисняк прочитал и с благодарностью посмотрел на Мостового, сел к столу, вынул из кармана свою тетрадь и написал, будто в протокол:

«Слово имеет Иван Лисняк. Я не знал, о чем вы здесь говорите, но я догадался. Те, кто покинул колхоз в тяжкое время, — не коммунисты, а шкурники. Они пролезли в партию, чтобы служить не ей, а чтоб она им служила. Надо, чтобы наша парторганизация немедленно пополнилась молодыми коммунистами, а то Подогретый и Коляда скоро всех нас сделают глухими и немыми… Я рекомендую в партию Платона Гайворона и Максима Мазура. Подогретый думает только о своей хате и огороде, Коляда оскорбляет людей. Я не могу обвинить Коляду в том, что он что-то ворует в колхозе, но он обкрадывает людские души. Иван Лисняк».

Когда Мостовой прочитал это письмо, Коляда сорвался с места и закричал:

— Это заговор против меня! Я не потерплю, можете меня хоть сегодня снимать с председателей! Я ночей недосыпаю, чтобы выполнять все решения!

— Что вы кричите? — спокойно спросил Мостовой. — О том, как вы руководите, мне рассказывали.

— Кто? Гайворон или Михей Кожухарь?

— И Гайворон и Кожухарь… А вот останетесь вы председателем колхоза или нет — решать не нам с вами, а колхозникам… Теперь будет именно так. И вы, товарищ Подогретый, не отсидитесь за своим разрисованным забором. — Мостовой написал Лисняку, о чем он говорил, а затем предложил: — Пойдемте посмотрим хозяйство.

После отъезда Мостового Макар Подогретый сделал вывод, что Коляде долго не усидеть в своем кресле. А Коляда подумал, что Подогретый, может, пока и останется председателем сельсовета, но с секретаря парторганизации слетит немедленно…

Оставшись вдвоем, они посочувствовали друг другу и начали вырабатывать программу действий.

— Я их всех сотру в порошок и развею по ветру! — обещал Коляда. — И этого студента… Приехал, завинтил три гайки и уже голос подает! А немой! Да я его…

Подогретый думал о своем.

— На черта я тот забор покрасил? Только в глаза людям лезет… Я молчать не буду. Поеду к самому Бунчуку!

— Вдвоем поедем. Пусть Мостовой не думает, что мы безмозглые… Вместо того чтобы помочь нам, он с девчатами в клубе песенки распевает да любовь крутит… А я в номенклатуре больше, чем ему лет. — Коляда достал из ящика стола свою папку. — Вот моя трудовая жизнь в газетах напечатана! Я для народа живу.

— И я, — решил Подогретый.

…Сегодня утром Платон сжег последнюю сучковатую веточку, посгребал на дровнике все щепки и еле доварил обед. После работы он решил зайти к Коляде и попросить, чтобы тот выписал хворосту. К вечеру Коляда сам появился на колхозном дворе.

Платон подошел:

— Выпишите мне, пожалуйста, дров, а то совсем топить нечем.

— А у меня что, склад? — не повернув головы, ответил Коляда.

— Но поймите же, зима и…

— Я тебе что, нянька? Проездил где-то по столицам, а я тебе дрова должен давать? — Из-под рыжих бровей зло сверкали зеленоватые глаза. — Работать надо, а не языком молоть. Видали мы таких умников!

Платон побрел к мастерским, насобирал щепок и, связав их ремнем, понес домой. Возле клуба его догнал газик Коляды.

— Ты что несешь?

— Щепки.

— Кто тебе разрешил?

— Никто. Они все равно погниют.

К ним начали подходить люди. Платон увидел среди них Поликарпа и Стешку…

— Значит, воровать начал? Сейчас же отнеси назад!

— Не понесу.

— Понесешь. Я на тебя в суд подам за расхищение колхозного добра! — Коляда ухватился руками за вязанку щепок.

Платон развязал ремень и высыпал щепки в машину Коляды. Тот даже побелел и замахал перед Платоном кулаками:

— Я тебя, ворюгу, в суд! Все видели, все?!

— Отойдите! — Платон отвел от себя руки Коляды. — Я вас презираю.

Коляда что-то кричал вслед Платону, а потом приказал шоферу отвезти щепки в клуб.