Николай Зарудный - На белом свете. Уран

— Я несу деньги по трем переводам. Бери, потом отдашь. Вот Платон Гайворон матери прислал…

Домой решили ехать на такси. Очереди на стоянке не было. «Волга» дремала в тени ясеня, а шофер сидел на крыльце парикмахерской и играл в домино с мужчиной в белом халате. Михею пришлось рассказать любителям домино всю биографию Нечипора вплоть до сегодняшнего дня, и только тогда они заняли места в машине. Правда, парикмахер очень просил Нечипора побриться у него бесплатно, но тот отказался.

До Сосенки доехали быстро, и вдруг возле самого села выяснилось, что Михей забыл на крыльце парикмахерской свою почтальонскую сумку.

— Я дойду пешком, а ты возвращайся, — сказал Сноп, выходя из машины. — Потом приезжай прямо ко мне.

Нечипор пробирался к своей хате через левады и огороды, боясь людям показаться захмелевшим. Появился перед Марией на подворье с виноватой, знакомой ей улыбкой.

— Вот, Маруся, — показал на ордена, — разыскали меня… Так мы с Михеем зашли в чайную… Прости старого дурака…

Мария обняла мужа.

— Ну и добре, Нечипор, что зашли… Добре, добре… — повторяла она, не находя от волнения других слов.

Из хаты вышел Юхим, посмотрел на ордена отца и, изумленный, остановился возле матери. Нечипор и сына обнял, и так молча стояли они втроем посреди подворья.

— Ты приготовь что-нибудь, Маруся… Может, хлопцы из бригады зайдут или еще кто… А ты, сын, в кооперацию сбегай… Вина красного купи, а белой мама возьмет у Меланки…

Юхим сел на велосипед и уехал, а Мария стала хлопотать воле печки. Нечипор прилег на узенький топчан, положив руки под голову, и в его памяти пронеслась вся жизнь. Эту хату строили они вместе с Марией, как только поженились. Вон крючок на матице, где висела люлька Юхима… Юхим, наверное, уже скоро и сам женится. Вот так и пролетели годы… Прожил как кнутом щелкнул. И Мария постарела — брови выцвели, глаза потухли… Да и он уже почти стариком по земле ходит. Многих друзей своих, с которыми на посиделки ходил, с которыми артель создавал, уже проводил Нечипор в последний путь. Попробуй осмыслить жизнь. Век проработал — богатства не нажил. Все трудности да трудности. Да и никакого богатства ему и не надо. Правда, на нужду смотреть не хочется. Как соединили Сосенку с колхозом «Вперед», то по килограмму на трудодень выдавали. И сейчас, видать, трудодень больше не потянет, хотя на собраниях Коляда клялся, что будет больше. Ничего этот Коляда не сделает. Нет у него сердца, да еще и злой. На весь свет зол. Тогда, на собрании, когда избирали Коляду председателем, Нечипор голосовал против.

— Почему вы против Семена Федоровича? — спросил у Снопа представитель.

Нечипор поднялся со скамейки и сказал:

— Я против потому, что Семен Федорович… злой… Он больше любит свиней и коров, чем людей. Так как же мы с ним будем идти к коммунизму?

…Не прошло и часа, как Мария уже была готова встречать гостей. Сдвинула два стола, застелила белыми скатертями, расставила рюмки, нарезала хлеба, сала. В тарелках высились горки красных помидоров, зеленых огурцов. Возле солонок лежали головки чеснока, стручки перца и молодой лук. А в печке что-то клокотало и булькало, шипело и постреливало. Если сказать правду, то далеко тем поварам из косопольской чайной вместе с Исааком Ароновичем до Марии!

— Пойду-ка я, Мария, приглашу к нам Дарину Гайворон. Кстати, и деньги ей отнесу, что у Михея взял…

— Приглашай. Пусть приходит, если сможет. Ох, как тяжело болеет она сердцем… Такое горе у людей, — печалится Мария, — в позапрошлом году Андрей помер… И детей еще до дела не довела…

Нечипор отцепил ордена и отдал жене:

— Спрячь в скрыню.

— Поноси хоть день, пусть люди увидят, что у тебя не только нашивки за ранения есть… Они ж, Нечипор, кровью заслужены.

— А-а, ну их, у меня вот уже второй день трактор стоит, а я буду по селу с орденами шпацировать.

Нечипор ушел, а Мария еще долго рассматривала ордена, нежно гладила рукой эмаль флажка. Такой орден она видела только у Келининого зятя, летчика… Не станет она прятать их в скрыню, пусть полежат на столике: кто зайдет — увидит. Мария расстелила на столике вышитый рушник и положила на него ордена. Только однажды, когда Нечипор вернулся из армии, Мария осмелилась спросить у него:

— Почему ж, Нечипор, у тебя только одна медаль?

— Не заслужил, — горько усмехнулся он и вышел из хаты.

Хата Гайворонов стоит на самом берегу у Русавки — покрытая шифером, с весело разрисованными ставнями, а на воротах смешно встряхнул крыльями петушок. Встряхнул и замер. Петушок, конечно, деревянный и тоже разрисованный в желтый, красный и голубой цвета. На дверях, ведущих в хату, — два голубка… Нечипор не стучит, а прямо заходит в сени. В наших селах не заведено стучать: пришел — заходи. Это, наверное, идет от того, что никогда порядочных людей нельзя застать за какими-нибудь недобрыми делами или увидеть хату неприбранной после восхода солнца…

— Здравствуйте в вашей хате!

— О, дядька Нечипор пришли! — радостно воскликнул десятилетний Васько, младший сын Дарины Гайворон. — Заходите, мама вон в той комнате лежат.

Нечипор переступил порог и на цыпочках подошел к кровати больной.

— Что с тобой, Дарина?

— Трошки приболела, Нечипор, — ответила немощно-бесцветным голосом.

— А я пришел тебя в гости звать…

— Юхим женится?

— Да нет, два ордена сегодня за войну вручили…

— Где же это они, Нечипор, так долго пролежали, ордена твои?

— У государства…

— Добре, что нашли тебя… Орден Андрея я тоже храню… Пусть дети смотрят, не забывают…

— Я, как вырасту, пойду в летчики, — пообещал матери Васько.

— Пойдешь, дитятко, пойдешь… Я, Нечипор, вот уже вторую неделю лежу. Свеклу надо копать, на огороде работа, а я вот болею…

Нечипор всматривался в изможденное лицо Дарины и вспоминал ее молодую. Тогда она смеялась громче всех и пела звонче всех. За ней ухаживали не только сосенские парубки… Он вспомнил, как она первой из села поехала на курсы трактористов и как гулял на их с Андреем свадьбе…

— Не смогу прийти, Нечипор, кланяйся Марии, пусть заходит, не чурается…

— Выздоравливай, Дарина. Да, я тебе деньги принес. Платон прислал. А Михей просил передать.

— Спасибо… Вася, выйди, сынок, да курам что-нибудь дай.

Когда за Васьком закрылась дверь, Дарина Михайловна поднялась на локтях и тихо прошептала пересохшими губами:

— Помру я, Нечипор, и не говори мне ничего… Вчера докторша из района была… По глазам ее увидела… Прошу тебя, как друга Андрея и своего… помоги детям на ноги встать… Пусть Галя доучится, а Васька, может, в приют или интернат определишь, пока Платон институт закончит, а тогда он их соберет вместе…

— Что ты говоришь, Дарина?