Николай Зарудный - На белом свете. Уран

— Какую мину?

— Хотят выдвигать в председатели Гайворона, — жалобно сказал Коляда. — Все они за него… Вот я и не знаю, как мне при таком положении.

— Ты готовься к собранию, — уклонился от ответа Бунчук, — а там будет видно… На собрание к вам приедет сам Шаблей, так что смотри мне, чтоб был порядок. Приберите в школе зал, одолжите в райпотребсоюзе ковров… Подготовьте выступления, чтоб не лезли на трибуну кому захочется, а то такого нагородят…

— Выступления подготовим. Горобец напишет, — заверил Коляда.

— Изберите в президиум секретаря обкома, а уж потом меня, — напомнил Бунчук. — И об обеде позаботьтесь.

— Понял. А где сейчас уважаемый Павел Артемович?

— Где-то по колхозам мотается. Второй день ездит, — вздохнул Бунчук.

…Коляда готовился к встрече секретаря обкома. Школьный зал, где должно состояться собрание, был устлан коврами, увешан венками из елки, а Никодим Дынька сделал такую трибуну, что с нее смело могли бы произносить речь три оратора сразу. В клубе, где должен быть ужин, тоже были ковры и венки. По категорическому приказанию Коляды Иван Лисняк разрисовал стены колоннами, как и в косопольской чайной…

Теперь Семен Федорович беспокоился только об ужине. Чем он будет угощать такого гостя? Будут поросята, жареные куры, голубцы и голландский сыр, который Коляда считал самым большим деликатесом. А если секретарь обкома не любит свинину? А если он не ест сыра?

И вдруг у Коляды появилась блестящая идея. Он сел в машину и поехал в косопольскую чайную.

Семен Федорович зашел в чайную с черного хода и вызвал Исаака Ароновича. Ожидать его пришлось долго. Исаак Аронович в белоснежном халате появился неожиданно.

— Семен Федорович, я вас очень уважаю, но не имею времени даже сказать вам «здравствуйте». Вы знаете, кого я сейчас кормлю? Первого секретаря!

— Дорогой Исаак Аронович, выручайте, — взмолился Коляда, — век не забуду.

— Что вам надо? Говорите быстро, а то меня уже здесь нет. Я весь там, — Исаак Аронович показал на дверь.

— Завтра в Сосенку ко мне на собрание должен приехать товарищ Шаблей. И я не знаю, чем его кормить.

— Вы хотите, чтобы и я приехал?

— Нет… Но я должен знать, что он ест. Скажите…

— Записывайте. На завтрак я подал ему картошку по-косопольски со шкварками. Холодец и помидоры. Кислое молоко. Нет, кислое молоко вычеркните. На обед — борщ и шашлык по-карски.

— Как, как?

— Что вы меня мучаете, Семен Федорович? Я уже иду.

— Обождите! А поросят будет есть?

— Слушайте, Семен Федорович, вы хотите иметь ужин?

— Хочу.

— Он у вас будет. Я приеду к вам и приготовлю такой ужин, что первый секретарь будет доволен!

— Спасибо вам!

— На сколько персон? Заказывайте на тридцать, — посоветовал Исаак Аронович, — правление, ревизионная комиссия, актив… Идите и не беспокойтесь. А я сейчас так спешу, что не имею времени спросить, как здоровье вашей жены.

Коляда знал, что сегодня привезли Меланку с двумя сыновьями домой. Он слышал, как говорили молодицы, наводя в клубе порядок:

— Такие хлопчики! Как нарисованные!

— Оба чернявые, глазенки как тернины.

— Вот счастье Меланке.

— Наплачется, бедная, пока поставит на ноги.

— Колхоз не даст пропасть, это вам не старые времена.

— Хотела бы я видеть того волокиту, что от сынов отрекся.

— А он тут недалече ходит.

— Как же назвала?

— Одного Юрком, а второго… Семеном.

— Семеном? Сдурела. Так каждый же будет знать, что…

— Тихо! Кто-то ходит за дверью… Уснуло село.

Спали Меланкины сыновья, а она сидела, думая свою невеселую думу…

И Коляда не спал. Стоял, прислонившись к стенке, не решаясь постучать в окно. Хоть одним глазом посмотреть бы на своих сынов. Разве не мечтал он всю жизнь иметь сына? А теперь их у него двое.

Коляда тихонько постучал в стекло.

— Кто там? — такой знакомый голос Меланки.

— Я, Меланочка, я.

Пустила в хату.

— Зачем пришел? — повеяло холодом от Меланкиных слов.

— Покажи сыновей.

— Не твои. Уходи, Семен.

— Мои, мои, Меланочка…

— Нет у тебя сыновей. Сам отказался.

Коляда хотел подойти к кровати, но Меланка заслонила дорогу:

— Не подходи!

— Меланка, не прогоняй меня. Это же наши дети… Мои…

— Поздно вспомнил.

— Я же любил тебя, Меланка… Если бы тогда, после войны, не приехала Фросинья, то жили бы мы с тобой сейчас-Только с тобой я находил отраду…

— Не вспоминай. Разве у тебя есть сердце? Ты же только служишь. Всю жизнь дрожишь за свою шкуру и гоняешься за чинами, а их нет. Ничего у тебя нет. Ни семьи, ни счастья. И от сынов своих отказался. Боишься сказать, что они твои.

— Я не боюсь! Я всем скажу! Слышишь, скажу! — кричал Коляда. — Мои сыновья, мои!

Заплакал ребенок. Меланка взяла его на руки:

— Спи, мой маленький, спи…

В это время заплакал второй ребенок. Коляда подбежал, схватил ребенка и прижал к своей груди. Какое-то незнакомое до сих пор чувство наполнило его сердце, и он готов был кричать на весь свет: «Мои сыны, мои сыны!»

Так и стояли они с Меланкой друг против друга с сыновьями на руках…

Возле школы играл духовой оркестр. И хотя до собрания еще было много времени, люди все подходили и подходили. Щебетали молодицы, неторопливо разговаривали мужчины, а девушки ждали, пока кто-нибудь из хлопцев осмелится пригласить танцевать.

Коляда одиноко сидел в пустом кабинете директора школы и, сдвинув на окне занавеску, смотрел на говорливую толпу. Еще несколько дней назад, еще вчера он с чувством страха за себя думал о собрании, об этих людях, которые вынесут ему приговор, а сегодня это чувство исчезло. Утром позвонил с маслозавода Василь Васильевич Кутень и оглушил новостью: Бунчук написал заявление, чтобы его освободили от обязанностей секретаря райкома. Завтра пленум.

Теперь Коляда ожидал приезда Шаблея. Что ж, всему приходит конец, думал Семен Федорович. Если б вернулись молодые годы, то не так прожил бы он жизнь, не так… А теперь все в прошлом. Жизнь вместилась в тоненькую папку с газетными вырезками, которые уже никому не нужны. У Бунчука, наверное, тоже есть папка с газетными вырезками… Неужели все в прошлом? А сыновья? Нет.

Вдруг он увидел, как на подворье школы вбежала Фросинья. Черный платок спадал с ее плеча, будто подрезанные крылья.

— Люди! Люди! — кричала она, протягивая желтые костлявые руки.

Коляда вышел на крыльцо.

— Вот он, вот он! — подбежала к нему Фросинья. — Это его дети у Меланки! Его! Скажи, скажи, пусть все знают!

Толпа притихла.

— Мои, — хрипло сказал Коляда, — мои сыны…

— Слышали, слышали?! И это при законной жене! — Худую фигуру Фросиньи будто ветром носило по кругу. — Я тебя со света сживу, я расскажу, как ты доносы на людей заставлял меня писать…