Владимир Исаков - Дом на берегу

Ну а потом просватали. Просватали, дак еще месяца два ли чё ли свадьбы-то не было. Ак вот все жених ездил. Через день, через два приедут к невесте в гости. Девки придут. Играют вечером. Танцуют под гармошку. Песни поют. Всяки игры устроят. Наиграются, жених домой уедет. Договорятся, через день, через два опять приедет. То один. То привезет сестру. То брата привезет.

Эдак-то ездили, ездили. Приедут, погостят, уедут. Потом, значит, девки по веники поехали к жениху. Запрягают коней парами. Две-три телеги. Садятся девки, штук пятнадцать. Невеста тоже садится. Поехали к жениху в гости. Там надают им веников. Оне ленточек навяжут на веники. Приедут обратно в деревню — песни поют да вениками машут. С песнями ездят. Там угостят их немножко. Ну, раньше ведь чё, не пили. Маленько, по рюмочке. Ну и обратно едут.

Потом, значит, собираются у невесты на обрученье. Приехали оттуда, вся ихня званка. Родители и все. Ну, человек двадцать. Да с нашей стороны столько. За стол посадят всех. Угощают. Выставят на стол орехи, семечки, конфеты всяких сортов. Испечен пирог налевной, нарезан так кусочками. Вот по паре подходят к жениху с невестой, оне угощают. А в это время им ложат подарки. Это ведь теперь ложат деньгами. А раньше кто чё положит. Ну, вот. И всё. Гуляют допоздна. Потом жених опять домой, со всей своей зван-кой.

На следующей день собирают глухой воз. Глухи воза. Мне сроду не забыть. У хресны Настасьи два глухих воза наторкали, как стога наложили. Одежды у ей было штук семнадцать. По́льтов было не одно. Половики, полога, мешки — это все в счету было. Поехали два глухих воза.

К жениху приедут, там свахи развешивают. Повешают, значит, шторы. Все полотенца по стенам развешают. У ей много было всяких полотенец наделано, вышитых и с кружевам. Все гвоздями прибьют. Все повешают по стенам. Скатерок штук пять-шесть постелют на стол. Показывают, чё есть.

Глухи воза поехали, а в это время едет жених. Хресной Филипп приезжат, а хресна Настасья ревела у нас за столом сидела. И я с ей рядом по праву руку. Тоже сижу реву. Я-то еще не понимала, об чем она ревет. А я ревела — мне ее было жалко. Хресну мою, лёлю мою отпускать из дому.

Сидим ревем. Только как хресной Филипп заходит, дверь-то открыл — она как тарелку базгнет о стол-от. Тарелка разлетелась в мелки дребезги. Я за хресну схватилась. Она ревет. Ой как она ревела! Она шибко не шла за его.

Вот уж те годы, уж женаты были, когда кака гулянка, дак она перву песню запоет: «Дайте беленькой платочек, я еще поплачу. На родиму маменьку вечно посудачу». Ну, а так-то оне хорошо жили с Филиппом-то.

Потом давай женить Ондрия. Ондрий-от молодинькой женился. Все папка говорил, што его еще не венчали. Ему семнадцать было, а Матрене-то уж двадцать три. Она на шесть годов его старше была. Ну, оне гуляли с ей. Дружили. Она из нашей же деревни была, Матрена-то. Сват-от Офонасей, отец-от ее, тут же, только повыше нас, жили.

Ну, наши пошли. Свататься ко сват Офонасею. Сват Офонасей так-то жил небогато, а считал себя, што оне как богаты. Оне со сватьей Офонасьей торговали. Ездили, переторговывали, возили всяко место. Ну и попировывали тоже оба хорошо. Сватья-то пировала с им вместе. Вот сват Офонасей не вздумал Матрену отдавать: «Бедноваты для нас кажутся». Ну, ладно. Не отдает.

Папка с мамой раз сходили. Второй сходили. Не отдает. Ондрий ревет. Как, невеста уж в годах, надо невесту брать. Всё потом хохотали, што Ондрий ревел, жениться просился.

Ладно. В третей раз пошли с женихом. Пришли. Сват Офонасей опять свое. А Матрена у их бойка была: «Раз не отдаешь, дак я с им убегом уйду. Счас собираюсь и пойду». Ой, сват Офонасей загорячился. Он свое. Она свое. Ну, сват Офонасей рукой махнул: «Давайте задаток». — «Какой задаток?» — «Четверть самогону…»

Ладно, потом свадьба. Глухой воз пришел. Привезли Матренино приданно. Тоже привезли на двух лошадях. У ей половиков было шибко много. Наверно, тюков шесть или семь было только половиков. Это по сорок, по шестьдесят метров в одном тюке. Вот были холсты, на которых хлеб веяли. Вот эте полога… Раньше ведь половики берегли. Вот настелют половики, а на их еще холст. Белой холст приколотят на гвозди. Это назывались полога.

У ей было два приданых, у Матрены-то. Свое-то приданно. Да еще сестрино, у ей сестра умерла. Она пять сундуков к нам привезла. Вот така гора, с полу до потолка. Чё там в сундуках? Это неизвестно.

Пожили. Мама начала говорить-то: «Баба, ты чё не смотришь в сундуках? Чё там у тебя?» — «А я чем знаю? Я и не знаю, чё в их, в сундуках-то». Открыли. А там подшалки шелковы, всяко место. И все излежало. Оне, видно, у сватьи Офонасьи много годов лежали не сушены. Да у Матрены еще лежали. Вытащили, все изрезали мне на игрушки. Игрушки хороши были. Дак чё. Все излежало дак, куда больше. Все приданно как есть пошло мне на игрушки.

Подросли, дошла очередь до Василья со Степаном. Я помню, как оне еще холосты были. Господи… Одного собирашь. Другого собирашь. Хресной Василей скажет: «Тонька, седни выгладь мне брюки галифе. Седни тройку надену». Надеват, значит, тройку. Сапоги им вычисти, все. Галстуки завяжи, рубахи выгладь. Все сделашь. Не успели уйти, готово дело, разодрались. Кольку Крысенка там начнут хлестать — хресной Василей восстанет. Хресному нахлещут, Колька убежит. Хресной придет домой — дома папка ему еще добавит.

Один раз дрались в ильин день. Ой!.. Вот так вот поскотина [7] Поскотина — место за деревней, выгон для скота. . Вот на этой поскотине сойдутся. Деревня на деревню. Наши вместе с костоусовцами. Кузята вместе с черноголяшинцами. Чё дерутся, не поймешь. Все прясла разберут. Только колья трещат. Мы с девчонками пошли. Слышим, уж кричат: «Ваську вашего избили». Я побежала домой, реву. Папка пошел за им. А его затащили в ограду, в коробок под крышей бросили. Избит. Как баран, весь в крове. Папка потащил его домой. Я реву. Крови-то боюсь. Его-то жалко. Думаю, папка дома ведь еще добавит. Ой, беда с им.

Хресно-т Василей у нас всех бойчея был. Ондрий — тот боялся. Степан тоже не так. А хресно-т Василей смелой был. Все говорили: «Кто за Ваську у Киселевых пойдет взамуж? Он вон чё дерется дак».

За его много раз ездили сватались. Всё туда в Бруснята. Дома договариваются. Если не надо невесту, дак он сидит, крутит в руках шапку. Перебират, перебират. Тожно выходят на улицу, советоваться. Ну, он все и крутил шапку-то.

Потом поехали свататься за эту Настасью. Приехали в Бруснята. А наших-то чё, много было. Всей Киселёвшиной приехали дак. Раздеваются под порогом-то. «Сватовья, лопать-ту [8] Лопать — пренебрежительное название одежды. у нас примите, — Петро Степанович говорит. — Куда лопать-ту девать?» На их дохи меховы на всех. Шапки тоже меховы. Оне и предлагают, штоб у их взяли лопать-то.