Степан Сарыг-оол - Повесть о светлом мальчике

После прогулки мама по обыкновению встречает нас ласковыми словами:

— Ох, мои плохонькие детишки, как друг другу помогают! Глядите, люди добрые, мой сынок Ангыр-оол как мне помогает! То-то мне теперь как легко будет!

— О мама, наш маленький у меня на спине совсем спит. Я его ни разу не снимал, чтобы не разбудить, пусть хоть плечи отвалятся, не сниму… Ой, он мне на спину горячий ручеек пустил… А на человека он говорит: «Чу-чу!» — и ногами меня подгоняет. А когда я делаюсь ленивым бычком и побреду медленней, он меня начинает кусать своими зубками… — так я рассказываю маме о всех трудностях своего путешествия, надеясь получить тары́ — толченого пшена со сметаной — побольше.

Пасти ягнят и козлят куда труднее, чем взрослых овец и коз, потому что они глупые, только играть умеют. Пасутся — и вдруг разбегутся все и даже в пляс пускаются, словно ветром их развеет в разные стороны. Увидят пробегающую собаку или тень пролетевшего коршуна — и всполошились. Да и как они пасутся — просто играют: бодаются, прыгают, во все стороны вертят своими глупыми головами, а если и схватят траву — так оказывается, что они тоже просто резвятся, а не едят по-настоящему. Случается, подберется к ним волк, начнет ластиться, помахивать хвостом, заигрывать, подползая все ближе. А малыши и рады, заблеют, растопырят уши и доверчиво подбегают к хищнику. А уж как дойка начинается, тут уж вовсе их невозможно пасти, привязывать приходится.

Соревнуясь с соседскими мальчишками, какие только работы не делаешь!.. Ведь когда ты хорошо выполняешь свои дела, об этом весь аал знает, даже проезжие об этом узнают, и все тебя хвалят. Если же у кого дети ленивы, не приучены к труду, засони, об этом тоже становится известно всем, все корят их и стыдят, а родители, браня их, ставят в пример тех детей, которые стали дома помощниками. Слова «стал помощником» — высшая награда ребенку.

Как-то утром, когда я проснулся, мать подала мне соболек, крошечные зерна которого мы употребляли в пищу, чуть приправив молоком, и сказала:

— Поешь, сынок, и садись качать сестренку. Хорошо, птенчик мой? — Склонившись к моей голове, втянула ноздрями мой запах — так у нас целуют, затем быстро, чтобы я не успел возразить, ушла доить корову.

Сестренка посасывала во сне свою верхнюю губку, постанывала. Кольцо люльки, в которой она спала, было сделано искусными руками какого-то мастера в виде рассвирепевшего самца верблюда. Он стремительно мчался, закинув голову, а шерсть волнами стекала назад.

Я принялся ласково напевать, подражая песням матери:

— Моя бедненькая сестричка спит и во сне сосет, думает, что рядом мама.

Уверившись, что девочка спит крепко, я перестал укачивать ее и снова взялся за еду. Съел половину, когда услыхал за стенкой юрты разговор брата и соседского мальчика.

— Эй, парнишка Бадый! Веди-ка своего лысого черного бычка!.. Я знаю одну поляну, там барсучья нора и черемухи много.

— Ш-ш, не ори, глупая лягушка! Вот услышат все ребятишки и увяжутся за нами.

— Да тише! Пошли-ка…

Все стихло, а у меня еда застряла в горле. Я выглянул из юрты и увидел, как мальчишки небыстро идут к лесу и продолжают о чем-то толковать.

— Давайте, давайте шепчитесь! Вы думаете, я сплю еще и ничего не слышал! — сказал я и показал мальчишкам фигу.

Надел старенькую рубашку, закатал болтающиеся клочья рукавов, надел короткие штанишки из старой жеребячьей шкуры, разыскал стоптанные броднишки, поставил их у порога, чтобы можно было на ходу сунуть ноги, и выскочил посмотреть, где мальчишки. Их уже не было видно. Тут я, забыв обо всем, завопил во все горло, призывая брата:

— Бадый! Братик! Бадый-оол!

И конечно, разбудил сестренку — она запищала, захныкала, завозилась. Я ухватился за люльку обеими руками и принялся качать изо всех сил, баюкая, как бабки:

— Чи-чи, тьфу, тьфу… О-о-о!..

Девочка начала постепенно успокаиваться, закрыла глазенки, аппетитно зачмокала, посасывая верхнюю губу, головка ее моталась на подстилке в такт раскачиванию люльки. Я еще раз посильнее качнул люльку и побежал к выходу, вдруг позади меня что-то сильно стукнуло, а сестренка завопила что было мочи. Я в страхе кинулся назад, схватил люльку и начал трясти ее, а чтобы мать не перепугали истошные вопли сестры, сам заорал изо всех сил, пытаясь заглушить ее крики. Однако обмануть мать мне не удалось, она бросилась к юрте.

— Ротозей этакий, что сотворил с ребенком?

Оказывается, когда я сильно дернул люльку, она ударилась о край кровати и сестренка ушибла голову. Я качал, качал, а сестренка все кричала, захлебываясь, жалобно разевая беззубый рот, багровея от натуги.

— Как у тебя рот не устал вопить, бессовестная! — в отчаянии выпалил я, но тут же получил хороший подзатыльник от матери.

— Ах ты мешок для еды без дна! Вместо того чтобы успокоить бедную сестренку, ты еще орешь на нее! — Мама звонко хлопнула меня по кожаным штанам и принялась кормить и убаюкивать девочку.

Воспользовавшись этим, я выскочил из юрты, но мальчишек и след простыл. Я подбежал к соседке, доившей корову, и, стараясь говорить как можно равнодушнее, спросил:

— Тетушка, а где наши мальчики, не за черемухой ли уехали?

— За черемухой, сынок. Давненько уж…

«Если просить у мамы разрешения — ни за что не отпустит», — подумал я и бросился бежать к лесу, хотя вовсе не знал, куда, в каком направлении следует идти.

Первую горку одолел бегом, осмотрелся кругом — никого. Тогда я помчался к тополевой роще, бежал так быстро, что, когда добрался до первых деревьев, пот и слезы застилали мне глаза и я еле переводил дыхание, словно лошадь после большой гонки. Увидел верховую тропу — и пошел по этой тропе вперед. Вскоре тропинку пересек ручей. Я упал на живот и с жадностью напился. Потом встал на ноги, закричал:

— Э-эй, братишка!

Мне послышалось в ответ:

— О-ой!

Обрадовавшись, я крикнул еще громче:

— Подождите меня!

Мне послышалось, что с двух сторон мне ответили сразу два голоса:

— А-э, а-э!..

«Они где-то тут от меня спрятались», — обрадовался я и уже не плачущим голосом, а совсем бодро крикнул:

— Бадый! Где ты?

— …ты?

Словно взглянув на меня сверху, кто-то ответил мне. Теперь я уверился, что мальчишки недалеко, и пустился бежать на голоса, продираясь сквозь высокие травы и колючие кустарники, росшие среди тополей. А впереди, заслоняя небо, нависала огромная скала с острым утесом. Лицо мое было залито потом, залеплено паутиной, я почти ничего не видел, но бежал изо всех сил, торопясь добраться до ребят. На минуту останавливался, кричал, чтобы увериться, что я иду правильно, в ответ мне снова слышались голоса, казалось, что они совсем рядом и смеются надо мной. Но где же их бычок и почему не слышно собаки?