Виктор Ильин - Повести

Андрейка с матерью увидели отца под балконом, на котором обычно играл по вечерам духовой оркестр. Прислонив винтовку к стене, он жадно затягивался папироской и озабоченно говорил что-то своему родичу Александру Суханову.

— Алешенька-а, — всхлипнула Дуня, — неужели сейчас?

— Ну, ладно, ладно, — Алексей погладил жену по плечам. — Ты погоди реветь-то! Давай лучше об Андрейке и тебе поговорим. Вот тут мне Санега хорошую мысль подкинул… Ну, слушай, что ли!

— Ты, Дуня, действительно, обожди маленько реветь! — просительно и словно бы виновато проговорил Суханов. — Чего реветь-то! Реветь-то нечего!

— Значит так, — Алексей притянул к себе сына. — Во-первых, слушать во всем маму. Дальше. Я разговаривал с главным инженером Утрисовым. Он возьмет, Андрейка, тебя в завод. Пойдешь в девятый цех.

— Да ты что? — Дуня подняла на мужа полные слез глаза. — Парню тринадцать годов, а ты его в цех? Хватит, чай, если я одна буду работать… Мы же с тобой говорили, что я пойду к нему, — она кивнула на Суханова. — Так ведь, Александр?

— Слушай, — нетерпеливо перебил ее муж. — У него сын тоже идет в этот цех. Там не вредное производство. Ясно? Вот Андрейка с Володькой и будут там на пару.

— Мама, — затеребил Андрейка мать, — ты думаешь, я маленький, что ли? Отец в мои годы уже пахал. Потом я же не один, мы же с Володькой будем.

— В общем так, Дуня, — голос у Алексея звучал спокойно, — война неизвестно сколько будет, вернусь я или нет… А парню ремесло пригодится. — Он снял пилотку, повертел ее, надел опять, расправил складки под ремнем. — Давай поцелуемся, что ли! Время уже вышло.

— Папа, можно мы пойдем с тобой до станции? — спросил Андрейка.

Поймав во взгляде жены тот же вопрос, Алексей улыбнулся:

— Ладно, топайте! Да, чуть не забыл! Придут эвакуированные, прими, комнату дай. Уплотнять всех будут. Ясно?

— Ну, Алеха, — виновато усмехнувшись, сказал Суханов, — счастливо тебе! Мне на смену пора. За Дуню и Андрейку не беспокойся!

— Становись! — донеслась команда.

Алексей вскинул винтовку на плечо, поудобнее приладил ремень и зашагал к строящемуся полку.

В голове колонны командир добровольцев, седоватый майор, недоуменно разводя руками и мотая головой, отбивался от поселковых музыкантов, которых привел Коля Балетник.

— Вы же штатские, а это воинская часть! Какие могут быть разговоры? — не соглашался майор. — Да вы понимаете, что мне за это будет?

— Ну, хоть до завода только, — умолял Коля, гордый и независимый Коля, кумир поселковых мальчишек, — ну, до главной проходной! Родные ведь люди уходят.

— Товарищ командир, дозвольте, — гомонили музыканты, на спинах которых белели листки с нотами. — До проходной только же!

— А-а, — майор надвинул фуражку, поправил пистолет и противогазную сумку. — Давай на мою голову! — И, повернувшись, звонко и раздельно выкрикнул: — По-олк! Шагом арш!

Коля Балетник, бледный, строгий, при этих словах взмахнул кларнетом, и оркестр заиграл, заглушив плач и возгласы женщин.

Заняв по ширине все шоссе, покачивая штыками, глухо и мерно громыхая сотнями ног, шел добровольческий полк химиков мимо завода, мимо цехов, туда, где багряным заревом догорало вечернее небо.

По распоряжению главного инженера завода Андрейку Филатова и Володю Суханова оформили в отделе кадров, как говорят, в два счета. Правда, кадровик поморщился, уж больно несолидно выглядели новоиспеченные рабочие, но после ухода полка завод нуждался в людях.

Ребятам выдали продуктовые карточки, пропуска и взяли подписку о неразглашении тайны.

Карточкам матери обрадовались. Как-никак на них ежедневно должны были выдавать хлеб.

Новенькие коричневые пропуска тоже придали ребятам весу в глазах матерей: вместо прежних полуимен, которыми звали их матери, в пропусках четко значились полностью имя и отчество.

А про подписку ребята умолчали — не для женщин.

Возле цеха на складе штабелями высились квадратные зеленые ящики и длинные цилиндры из реек, наподобие тех, которыми ограждают молоденькие деревца после посадки.

Начальник цеха, высокий, худой мужчина в синей спецовке, на которой белели швы, критически оглядел мальчишек и невесело пошутил:

— Ну, что мне с вами делать? У меня ведь не детский сад тут. Ну ладно, пошли!

И ребята гуськом тронулись за начальником меж двух длинных обшитых листовым железом столов, за которыми стояли люди.

Да, это был не детский сад… Проворные руки снимали с вагонеток продолговатые деревянные лотки, в которых тупорылыми рыбами лежали заляпанные желтыми подтеками мины.

У Андрейки вспотели ладони и сердце забилось где-то в глотке, когда рабочий с грохотом вывалил мины в металлический желоб и они, одна за другой, заскользили на конвейер.

Володька тоже, видимо, испугался, потому что когда Андрейка взглянул на него, глаза у Володьки были точь-в-точь такими же застывшими, как в тот раз, когда в его руках разорвалась бутылка с карбидом.

И наверное, их испуг заметил начальник, потому что он рассмеялся и сказал:

— Не бойтесь! Тротил взрывается только от детонации, а так им можно печки топить… Вот если бомба упадет сюда — другое дело.

Мины на конвейере менялись прямо на глазах. Они очищались от желтых подтеков тротила, начинали лаково поблескивать, к ним приделывался стабилизатор, на корпусе ставились какие-то цифры, и, наконец, мины исчезали в зеленых с белым нутром ящиках.

— Вот, — сказал начальник цеха, — здесь будете, на укупорке.

Он позвал одну из работниц:

— Глафира!

Женщина повернулась, и Андрейка узнал в ней недавнюю их соседку, одинокую, эвакуированную откуда-то с Украины тетку Глашу. Андрейка удивился, а она ни капельки, только негромко сказала:

— Здравствуйте, ребята. Значит, к нам?

— Ну вот, она вас и научит, как надо укладывать продукцию, — сказал начальник и ушел.

Дело оказалось нехитрым. Главное, чтобы не прищемило палец, когда опускаешь скользкую, тяжелую рыбину-мину в пазы перегородок ящика.

Через неделю Володька и Андрейка были как все в девятом цехе. Их, из девятого, можно было сразу узнать в толпе рабочих, когда шли на обед или возвращались домой со смены. Как все, они стали желтоглазыми, рыжеволосыми, даже ногти на руках пожелтели от тротила.

И в цехе все было желтым: желтый свет электроламп, желтая пыль на станках, до боли яркая в свете этих ламп.

Пришлось работать и в ночную смену. В одиннадцатом часу ночи Андрейка шел по затемненным улицам поселка к заводу. Из домов выходили люди и тоже двигались к проходной. Дверь у нее была завешена тяжелым пологом из брезента.

Андрейка подходил к темному снаружи цеху, на крыше которого появился счетверенный зенитный пулемет и, предъявив еще раз пропуск, попадал внутрь.