Виктор Ильин - Повести

— Мы жаловаться будем! — закричал Пяткин. — Это тебе не прежнее время, найдем на тебя управу! Думаешь, война, так порядка не будет?

— Если сейчас же не уйдете, вызову бойца из охраны, — спокойно предупредил мастер.

Угроза подействовала. Слесари ушли, отчаянно ругаясь.

Алексей зашел в конторку, присел за свой стол.

«Может, зря я его так? — размышлял он. — Может, надо было просто поговорить, убедить, что нельзя халатничать на работе? — Но тут же оправдал себя: — Да разве он не понимает? Ишь ты, война, мол».

Он вынул из ящика стола серую картонную папку, на обложке которой была крупная надпись: «Дело №» — и ниже помельче: «начато» и «кончено». Глаза остановились на слове «кончено». И Алексей вдруг отчетливо почувствовал сокровенный смысл этого слова. Да, кончилось очень многое в его жизни.

Он раскрыл папку. Глаза машинально пробежали по строчкам пояснительной записки:

«Напряженное положение с цветными и черными металлами заставляет особо обратить внимание на использование отходов, содержащих железо и другие материалы. К числу таких отходов на Чернореченском заводе относятся огарки сидерита и особенно огарки серного колчедана».

Когда это он писал?

В памяти всплыл один из выходных, когда они с Андрейкой ходили на Оку. Шли по свайным мосткам, которые тянулись через болото, хотя, собственно, никакого болота уже не было. Только кое-где видны были лужи темно-коричневой воды, окруженные унылой, чахлой травкой. Помнится, он рассказывал еще тогда Андрейке, что тут была чаруса, в которой утонул вороватый десятник Яшка-генерал. Каждый год в чарусу сваливали колчеданный огарок — отход сернокислотного цеха, ежедневно ни много ни мало семьдесят — восемьдесят тонн. Он тогда же прикинул в уме и назвал цифру, в которой усомнился сам, хотя и не сказал об этом сыну. Получалось, что за пятнадцать лет туда свалили гору огарка.

И опять бы он, пожалуй, забыл об этой истории, если бы не наткнулся в учебнике на химический состав колчедана. Оказывается, огарок больше чем наполовину был из железа. Даже в гороблагодатской руде не было столько. Да что железо! Медь, серебро, золото выбрасывались в чарусу тоннами.

Он прибежал к инженеру Утрисову прямо на квартиру. Инженер, похмыкивая, поглядел на испещренный цифрами листок, сказал, поблескивая пенсне:

— Дорогой Алексей! Мне понятна твоя горячность, но, — и он предостерегающе поднял палец, — как у нас говорил в институте профессор: ход рассуждений правильный вообще, приводит вас к неправильным выводам в частности. Так и тут.

— Но ведь золото же, серебро! — недоумевал Алексей. — Почти тонна золота и пять тонн серебра! А меди сколько? Понятно теперь, почему немцы покупали. За пятак они сколько золота и серебра получили? А чего же наши думали?

Инженер усмехнулся:

— Нет, покупали не из-за того. Знаешь, золото не самое дорогое, что есть на земле. Иной раз выгоднее потерять драгоценность, но найти взамен нее что-то другое. Это как в людях, понимаешь? Немцам нужно было железо. А извлекать из огарка золото слишком дорого. Впрочем, наши быстро сообразили. Хорошо, что еще немного продали. — И он с любопытством посмотрел на огорченного Алексея. — Знаешь что? Конечно, химическому заводу не с руки заниматься металлургией. Но если бы ты как партиец, как производственник в конце концов выступил с таким предложением, может быть, и прислушались бы…

— А что же вы не возьметесь за это? — Алексей поймал взгляд инженера за отблескивающими стеклами пенсне.

— Дело в том, что я уезжаю в академию, — ответил Утрисов. — На два года… И вряд ли вернусь сюда. А потом, если говорить откровенно, я не очень-то верю, чтобы заводу разрешили построить домну. А без нее не обойдешься. Вот так-то, дорогой Алексей!

Утрисов вскоре уехал в Промакадемию, но после учебы его направили снова в Черноречье главным инженером завода. Произошло это за несколько недель до начала войны, и поэтому Алексей не успел поговорить с давним своим наставником о занимавшем его огарке.

Но не мог же он бросить эту папку просто так! Если бы точно знать, что его не убьют, тогда другое дело. Кроме того, если нельзя поставить домну здесь, тогда можно, наверное, возить огарок на Урал, туда, где уже есть домны. А здесь можно построить обогатительную фабрику, спекать огарок в брикеты. Худо-бедно это сулит полмиллиона тонн железа…

Телефон на столе залился отчаянной трелью. Алексей вздрогнул от неожиданности и снял трубку.

— Товарищ Филатов, — он узнал голос секретарши директора, — срочно явитесь к главному инженеру. Срочно!

В главной конторе, где размещались кабинеты заводоуправления, было людно и шумно. Несколько военных сидели в приемной, и Алексей остановился в нерешительности. Секретарша увидела его и велела пройти.

— Ты что же это, Алексей Игнатьевич? — Утрисов протянул ему руку из-за стола. — Мне начальник твоего цеха докладывал, что от брони отказываешься. Или думаешь, нам здесь люди не нужны? Порыв, злость — все это хорошо, но мы не можем оголять производство, понимаешь?

Утрисов за это время, пока они не виделись с Алексеем, потучнел, залысины стали глубже, на носу вместо пенсне появились очки с черными дугами и толстыми стеклами.

— Ну, что молчишь? — дружелюбно продолжал главный инженер. — Мы все оценили твое желание, но посоветовались и решили тебя не отпускать… Слушаю, — он снял трубку одного из телефонов и, прикрыв ее ладонью, шепнул Алексею: — Из наркомата… Да, да, это Утрисов. Одну минуту! — Он принялся рыться в папке. — По мобилизационному плану этого у нас хватит на полгода… Да, и по серной кислоте тоже. Так, сегодня мы получили телеграмму по спецпроизводству. Девятый цех мы сняли с консервации, но плохо с сырьем. Надеемся на Донбасс. Что? Ясно. Слушаю. Есть. До свидания.

Утрисов снял очки и растерянно откинулся в кресле.

— Да, дела, — он провел рукой по глазам. — Изыскивайте местные ресурсы… Легко сказать. Что у нас здесь залежи, что ли?

«Об огарке, может быть?» — встрепенулся Алексей и спросил об этом Утрисова. Главный инженер, близоруко сощурившись, ответил:

— Какой огарок? Тротил нужен девятому цеху. Велят расширять производство, а сырья нет. Донбасс эвакуируется.

В кабинет обеспокоенно заглянула секретарша и тут же бесшумно исчезла.

— Ну вот что, — твердо сказал Утрисов, — ступай и работай!

Алексей встал, побледнев:

— Мне совесть не позволит!

Утрисов поднялся, подошел вплотную к мастеру:

— Интересно, а мне? Да в конце концов производственная дисциплина для тебя существует или нет? Что это за анархия!

— В первую очередь, партийная дисциплина для меня существует! Я в горком пойду.

Утрисов молча взглянул на Алексея, зашагал по кабинету, потом остановился возле окна и, не оборачиваясь, сказал: