Аркадий Пинчук - Потому что люблю [сборник]

…Боль другим… А не та ли это лазейка, сквозь которую просачиваются ехидно хихикающие компромиссы?

…Боль другим… Но ведь есть, есть же понятие лжи во имя спасения ближних, святой неправды, помогающей людям перешагнуть через барьер нелепых условностей? Есть!

Споря с собой, Женька приближался к какому-то решению, но сделать это ему помешал звонок в коридоре, Катя! Он рванулся к телефону и, не услышав очередной звонок, понял, что звонят у двери. Значит, вот почему она не поднимала трубку. Просто, она сама шла к нему — милая, умная Катя…

Но за дверью на затемненной лестничной площадке стоял Муравьев. От него пахло ветром и вечерней прохладой.

— Заходи, — сказал Женька. — Я думал, Катя. Весь вечер звоню — нет дома. Черт знает что!

— Я видел ее возле ресторана с мужчиной, — сказал Муравьев.

— Ты что? — Женька взволнованно взял Муравьева за плечо.

— Ничего. Ты ведь говорил, что тебя это не волнует.

Женька промолчал. Он действительно говорил, что не смеет посягать на Катину свободу, что она вольна поступать так, как ей заблагорассудится. Но сегодня, когда ему и трудно, и радостно, ему очень хотелось, чтобы Катя была рядом. А она в ресторане. Очень даже здорово.

— В библиотеке она, — уже тише сказал Муравьев. — Вера говорила. Так что успокойся! Аргус мне тоже!.. У тебя есть что-нибудь выпить?

— Вино сухое.

— А покрепче?

— Спирт.

— Куда ни шло… Приготовь закусить чего, а я спрячу мотоцикл в подъезд. Чужой все-таки.

Пока Муравьев возился с мотоциклом, Женька приготовил яичницу, открыл банку соленых грибов, поставил на стол две рюмки и снял с полки четырехгранный штоф со спиртом. Ему тоже захотелось выпить. Размонтированные скрипки Женька не стал убирать, просто отодвинул их в сторону.

Муравьев не спеша помыл руки, причесал спутанные ветром волосы и молча сел за стол.

Женька наполнил рюмки.

— Разводить будем?

— На Севере так пили.

— И я буду так.

Муравьев поймал на вилку грибок, выпил.

— Горлодер. Где добыл?

— Катя принесла. Лак разводить. Далеко ездил?

Муравьев молчал. Его выгоревшие брови то и дело сердито сходились на переносице, под кожей на скулах перекатывались желваки. Женьке стало тревожно: Муравьев пришел неспроста. И выпить попросил не случайно.

Женька никогда еще так скверно себя не чувствовал. Ему было тошно и липко от своего страха, от своих мыслей. Скрыл от Белого, от Толи Жука, от Муравьева скрыл… Но от себя все равно скрыть не удастся.

— С Верой гуляли сегодня, — неожиданно заговорил Муравьев. Он налил себе еще рюмку спирта, выпил, закусил. — Знаешь, Женька, она дивная женщина. Я был бы очень счастливым человеком, будь она рядом со мной всегда…

— «Если хочешь быть счастливым, будь им», — вспомнил Женька вслух изречение кого-то из великих. Ему вдруг полегчало, будто кончились после трудной фигуры перегрузки. Муравьев ничего не знает, значит, все страхи — мираж! Иллюзия. Плод больного воображения. — Насколько я понимаю, и моральное, и юридическое право на твоей стороне. Ты же не прогонял Лену, она сама сбежала.

— Женя, все это не так просто, оказывается. Сбежала… Санька у нас большой. Он с матерью. Мне хочется, чтобы он рос как все дети. Нас у мамы было четверо. Я не очень горевал без отца, но все равно не хочу ему такого.

— Подрастет, поймете друг друга…

— Наверное. Но что поселится в его голове, когда она скажет: «Папа от нас ушел. Совсем. К другой женщине»?..

— Скажет… А может, она обрадуется, что ты уходишь. Может, и Саньку тебе отдаст. Откуда ты знаешь?

— Думал я и об этом. Саньку она не отдаст в любом случае. Да и не верю я, чтобы она…

— Тебе надо съездить туда. На месте все виднее. — Женька представил стройную, ладную Веру рядом с Муравьевым и сразу поверил, что они действительно словно созданы друг для друга. Уж Вера как держится за свою работу, но она поедет с ним хоть к черту на кулички. Вера такая. — Надо решать тебе. Полгода один. Что это за жизнь? Она знает, что ты сейчас здесь?

— Я звонил ей. Приглашал. Не может. Много работы. — Муравьев помолчал и добавил с болью: — Дело, видно, не только в Севере, Женька. Она не любила мою профессию, да и меня не любила. Поверила, что желаемое — действительность, поверила и вышла замуж. Привыкла. А привычка — связка не очень надежная… Разобраться надо. Ты прав. Давай еще по рюмашке. Летать завтра не будем все равно. Не люблю эту гадость, но иногда просто невмоготу… Снимает нагрузку с коры…

Женька наполнил рюмки, закрыл штоф. Муравьев уже захмелел и все никак не мог поддеть на вилку скользкий грибок. Женька помог ему. И когда они подняли рюмки и посмотрели друг другу в глаза, он понял, что не может больше молчать, не должен.

— Ты знаешь, что случилось у меня в воздухе? — спросил он Муравьева.

— Мы ездили с Верой к тому дубу… Ты его сбрил… Я лазил на верхушку.

— Случилось другое, Коля, — не удивился Женька. — Я поздно начал фигуру. Струсил. Земля показалась близкой. Достаточно, оказывается, один раз дрогнуть — и цепочка пошла… Липкое это дело, Коля. Как теперь быть, не знаю. Гадко себя чувствую.

— И я не знаю. Ты сам должен выбрать. — Муравьев отставил недопитую рюмку. — Не хочу больше… Ты должен сам, Женька. Я все очень прекрасно представляю. Узнает Белый — и сук, на котором ты сидишь, с треском ломается. На парад полечу я или еще кто-то, а в испытатели года на три тебе захлопнут все двери. А через три года ты вообще будешь стар для того, чтобы начинать. Это реально…

— Но это еще не все, — перебил его Женька. — Уже пятый год наш полк летает без происшествий. Полк отличный. Высокая честь — на парад пойдем. Все горды. Но стоит только мне сказать правду, Белый немедленно доложит о ЧП в штаб армии. Он скрывать не сможет. И все летит вверх кувырком. Нас снимают с программы, на нас сыплются все громы и молнии. Если же я промолчу, будут наказаны только двое — я и Толя Жук. Мне трудно, Коля, об этом думать даже. Речь не только обо мне… Закуси, я Кате хочу позвонить.

В этот раз она сразу сняла трубку, словно стояла у телефона и ждала звонка.

— Да.

Женьке показалось, что она боится кого-то разбудить.

— Катюш…

— Ну?..

— Хорошо, что ты наконец пришла.

— Чего тебе? — Женька не узнавал Катю. В ее голосе было что-то незнакомо-грустное, даже тревожное.

— Я хочу тебя видеть.

— Как мальчики?

— Спят.

— Уже поздно…

— Вызови такси и приезжай. Я жду тебя. Пожалуйста.

Трубка несколько секунд молчала, потом покорно согласилась:

— Хорошо.

Женька вернулся в кухню. Муравьев с интересом разглядывал вскрытую скрипку.

— У своих пацанов все разламывать научился? — спросил он.

— Почти десять лет я бился вот над этим инструментом, — Женька взял недоделанную скрипку. — Все, казалось, понимал, все изучил. Лучшие сорта дерева использовал. А вышел пшик. Не звучит — и хоть ты лопни! А сегодня у меня получилось…