Леонид Комаров - Три ролика магнитной ленты

Мария растерянно металась по всему универмагу. От страшных мыслей у нее холодело в груди. И когда она наконец набрела на Вовку, ревущего, с грязным лицом, по которому были размазаны слезы, у нее опустились руки.

— Ну!.. паршивец, — беззлобно сказала она и подтолкнула его вперед.

Они вышли на улицу. Под мышкой Мария держала сверток: после долгого рассматривания она все-таки выбрала Вовке школьный костюм.

— Чтобы ни на шаг от меня не отставал! — сказала она сердитым голосом. — Избегалась вся, пока нашла. Сроду больше не возьму с собой. Будешь дома сидеть.

Вовка шел рядом, опустив голову, и молчал.

Много еще магазинов они обошли, и Вовка не понимал, зачем это. Уж лучше бы в кино сходить, чем вот так толкаться. Он захотел есть и сказал об этом матери.

— Погоди просить, — сказала Мария. — Неужто проголодался уже? А ведь я говорила дома, чтоб ел как следует.

— Ну вон хоть пирожков купи, — просил Вовка, когда они проходили по скверику мимо лотошницы, бойко выкрикивавшей: «Пирожки горяченькие! Шесть копеечек штучка. Свеженькие, горяченькие пирожки!»

— Что в них толку, — сказала Мария. — Пустые они. Ни сыт, ни голоден не будешь. Уж лучше в столовку пойдем.

Вовка устал. Ноги гудели. Посидеть бы на скамейке, но мать все куда-то торопилась и все говорила «потерпи».

В столовую, которая попалась им на пути, они все же заглянули, но там было много народу, и Мария ждать не стала. Они заходили в кафе, но там было все дорого, и они опять пошли дальше.

Вовка уже еле волочил ноги. Его ничего больше не интересовало: ни голуби, ни легковые машины, с шелестом проносившиеся рядом, ни игрушки в витринах магазинов. Ему даже есть перехотелось. Только бы упасть где-нибудь в траву и лежать, ни о чем не думая. Все виденное за день — люди, хлопающие двери, кожаные сумки и чемоданы, высокие полки с обувью и тюки материи — все кружилось перед глазами, сливаясь в длинную пеструю ленту, которой не было конца.

— Мама, — сказал Вовка слабым голосом, — я устал. У меня голова болит.

Мария испуганно поглядела на сына, на его бледное, осунувшееся лицо.

— Что с тобой, сынок? Ты, верно, есть хочешь? Сейчас я тебя накормлю.

Она повела его в первое попавшееся кафе. Цены там были тоже не дешевые, но она никуда дальше не пошла. Заказала себе и Вовке по полпорции борща, по котлете. Вовке она еще взяла компот. Но Вовка ел без всякого желания: похлебал борща, поковырял вилкой котлету и даже компот не выпил весь. Мария торопливо доела все, что осталось, и они вышли на улицу.

— Может, тебе мороженки хочется, сынок?

Вовка отрицательно помотал головой. Его мутило.

— Ну, тогда давай посидим, отдохнем маленько на вольном воздухе, — сказала Мария, глядя на желтое лицо сына, на котором блестели капельки пота.

Они сели на скамейку в садике напротив кафе. В тени деревьев было совсем не жарко. Сквозь зелень были видны серебрящиеся струи фонтана. По аллеям степенно прогуливались пожилые люди и молодые мамаши, толкая впереди себя детские коляски.

Сколько раз приезжала Мария, но почему-то никогда не замечала всей этой красоты. И где-то здесь жила Валентина. Мария помнила ее адрес, но пойти, повидаться с подругой не решалась, то боясь показаться жалкой, то совестясь за старый обман, а то и просто не желая идти в гости без гостинца, денег на который ей всегда не хватало…

Мария посмотрела на Вовку, и ей показалось, что его лицо стало еще бледней. Он сидел с закрытыми глазами, и его руки неподвижно лежали на коленях.

Мария тревожно спросила:

— Вовочка… сынок… что с тобой? Заболел, никак?.. Да, что же это, господи? Может, тебе водички?…

Она растерянно посмотрела по сторонам, как бы прося совета и помощи. Мария вытащила из-за рукава платья носовой платок, вытерла Вовке лицо и побежала за водой. Купила стакан газированной воды с сиропом и побежала назад.

— А стаканчик-то, стаканчик-то куда? — кричала продавщица. Но Мария не слышала.

Вовка отпил пару глотков. Мария отнесла стакан.

— Не положено посуду уносить, — наставительно сказала газировщица.

— Сыну моему худо, — виновато ответила Мария.

Она вернулась к Вовке, снова вытерла его бледное потное лицо платком и села рядом, обняв его руками.

Вовка уронил голову ей на колени, поднял ноги на скамейку и закрыл глаза. Ему не хотелось шевелиться. Стало легко и дремотно. Он лежал вверх лицом и сквозь закрытые веки ощущал бесконечную синь неба, и солнце с мягкими лучами, пробивающимися сквозь зелень, и белых голубей — большую стаю голубей, парящую в вышине над домами. Вот так бы всегда лежать на коленях у матери и никуда не ходить.

Мария не двигалась с места. Она сидела с застывшим лицом, по которому текли слезы, и про себя говорила: «Господи, что же это я?.. Ох!.. Дура я, дура!.. Вот он, должно быть, сон-то — красные шары — к болезни…»

Мария снова вспомнила сон: как держала шары, и как они уплывали в голубую даль неба, становясь все меньше и меньше… И Марии пришло на ум, что вот и ее счастье уплыло куда-то далеко, далеко и исчезло, как эти шары.

Этому счастью она и нарадоваться как следует не успела. А может, и нечему было радоваться? Может, это маленькое невесомое счастье не стоит жалеть и оплакивать, как приснившиеся красные шары?..

Вовка поднял голову, посмотрел на мать.

— Знаешь, мама, чего бы мне хотелось?

— Чего, сынок?

— Голубей бы пару. Голубя и голубку. Я их в стайке устроил бы.

— Хорошо, сынок, — с готовностью сказала Мария. — Куплю тебе голубей. Каких захочешь. Вот поедем в следующий раз в город, и ты выберешь… Обязательно купим!..

Домой возвращались предпоследним рейсом. Жара уже спала, но в автобусе было все так же душно. Вовку Мария усадила к окну, на сквознячок, а сама стояла рядом, держась за поручни.

Она не чувствовала усталости, как, впрочем, не чувствовала и духоты. На ее лице дрожали бисеринки пота, но она не пыталась смахнуть их платком. Вообще Мария ничего не замечала. Все было в каком-то тумане, и опять ей почудилось, что прошлой ее жизни вроде и не было, но в то же время Мария понимала, что все было. А что было? Ну, училась… Ну, работала… Потом сын родился…

Сын… До сегодняшнего дня Мария как-то бессознательно ощущала Вовку как родное живое существо, о котором нужно постоянно проявлять заботу: кормить, одевать… Но она делала все это потому, что была матерью, и потому, что все матери так делают. Растила сына, а думала о своем. И только сегодня она, Мария, вдруг заметила, после того как Вовке стало плохо, как он сильно вырос и что живет он совсем самостоятельной жизнью, со своими интересами, о которых она никогда раньше не догадывалась, а вернее, просто не замечала…

«Мама, голубей бы пару. Голубя и голубку…»

Мария вспомнила, как Вовка однажды принес от деда Василия славного вислоухого щенка. Принес и принес, ничего не сказала. Но потом, когда щенок нагадил в избе, Мария, не раздумывая, выбросила его, а Вовке строго-настрого запретила разводить собак в доме. Вовка слезно плакал, умоляя оставить, но Мария ни в какую не соглашалась. Теперь, вспомнив, пожалела о том. И еще подумала, что вот и сегодня не купила сыну никакой игрушки, денег пожалела… А что деньги?.. Сегодня есть, завтра нет. Их всегда не хватает… Вон у Еремеевны, у соседки, полон дом мужиков, зарабатывают хорошо, а тоже под получку бегает занимать…