Леонид Комаров - Три ролика магнитной ленты

Автобус сильно качнуло на повороте дороги. Мария невольно выпустила поручень и подалась в сторону на людей. Это вывело ее из раздумий.

За окном виднелся дальний лес. Солнце только-только спряталось за него. И казалось, что лес пылает. Потом он почернел и стал резко вырисовываться неровной линией на фойе догорающей зари.

Поселок был рядом. Вот-вот должна показаться и березовая рощица со складами. Марии даже почудилось, что она слышит лай собак… А там и сам поселок, где под тремя тополями стоит притихшая ее избушка… И странное дело — впервые Мария подумала о своем собственном домике, о котором так когда-то мечтала, с неприятным чувством холодного страха. Ее пугала тишина его полумрака, в который сейчас нужно было вступить, и стены, отделяющие ее от людей… А в соседних избах зажигались огни.

Подходя к ограде, Мария заметила, что на крыльце кто-то сидит. Это был дед Василий.

— Куда, думаю, пропали мои люди? — сказал он, поднимаясь со ступеньки. — Давненько уж тут посиживаю… Вовка, вот я тебе свистульку сладил. Бери, дуди!..

«11 августа 1952 года.

Жизнь полна загадок. Можно задать себе массу вопросов и не найти ответа. Например, почему рядом с хорошими, добрыми, честными людьми живут злые, скупые, жадные, черствые? Почему так бывает: сначала человек очень нравится, кажется замечательным, а потом в нем разочаровываешься? И наоборот: сперва кажется, что перед тобой заурядная личность, а поближе сойдешься и убедишься, что это очень хороший человек. У меня так бывало. Почему это?

Я часто обо всем этом думаю.

И еще.

Мне девятнадцать лет. Я не участвовал в Отечественной войне, не бросался с гранатой под немецкий танк, не закрывал грудью вражескую амбразуру. Я даже не делал танки на заводе, как моя мать, — мне перед войной исполнилось всего восемь лет. Одним словом, я не совершил в жизни ни одного подвига. Но мне хочется совершить что-нибудь героическое. Ну, хотя бы спасти тонущего ребенка. Но и такой случай мне до сих пор не подворачивался. А быть заурядным человеком не хочу.

Я работаю на заводе слесарем и люблю свою профессию. Учусь в техникуме. И еще, хочу любить, но так, чтобы меня тоже любили. Хочу иметь друзей, настоящих. Вот и все. Это много или мало?»

В полутемном коридоре техникума стоит гул. Возле кабинетов толкутся возбужденные учащиеся. Шуршат страницы книг и тетрадей. У одной из дверей под стулом лежит растерзанный конспект. Кому-то он уже не нужен.

Мы сдаем физику — последний экзамен за первый курс. Наш преподаватель Виктор Александрович еще не пришел. Мы приготовили столы, каждый облюбовал себе место.

Семенов застелил свой стол газетой и на полях мелко-мелко выписал карандашом основные формулы — на всякий случай. Мишка Стрепетов тоже запасся шпаргалкой: сделал мизерную тетрадочку и упрятал ее в носовой платок. Нина бродит взад и вперед с книгой в руках: прочитает пару строчек, поднимет голову кверху, глаза в потолок и шевелит губами — зубрит. Походит, походит и заохает:

— Ой, я ничегошеньки не знаю! Обязательно сгорю.

Нина паникерша.

Виктор Александрович говорил на консультации:

— Зубрежкой не возьмешь. Вдумывайся, вникай и получишь пятерку.

Вскоре пришел и сам Виктор Александрович, улыбнулся широкой молодой улыбкой, громко поздоровался.

— Ну, что ж? Начнем.

Достал из пиджака конверт с билетами и разложил на столе. Мишка Стрепетов тяжело вздохнул, закатил глаза и произнес:

— В них вся наша судьба!

Он всегда чудит.

Тянем билеты — Семенов, Мишка, я и последней Нина. Она бледная, рука слегка дрожит.

Садимся за столы и начинаем готовиться. Стрепетов достает носовой платок со шпаргалкой и потихоньку сморкается.

— Насморк откуда-то появился, — вполголоса, будто сам с собой, говорит он. — Форсунки засорились.

Через некоторое время тянет руку:

— Разрешите?

— Что, уже готовы? — спрашивает Виктор Александрович.

— Нет. Мне бы еще бумаги.

— У вас же есть.

— Да?.. Боюсь, не хватит. Как начну писать — не могу оторваться.

— Ну, хорошо, возьмите и поскорей готовьтесь.

Мишка проходит мимо меня и незаметно бросает записку. Разворачиваю:

«Серега!!! В моей диссертации упущена формула ускорения при равномерно-переменном движении. Перепульни!»

В коридоре шорох. Дверь скрипнула и в образовавшуюся щель показался чей-то глаз и кусочек носа. Глаз многозначительно моргает, нос двигается вдоль щели. Дверь слегка взвизгивает и щель пропадает. Но шорох за дверью все еще слышится.

Однако надо сосредоточиться… Скоростью называется… Что же называется скоростью?.. Нет, в самом деле, я же хорошо знал, а тут из головы все вылетело. Всегда так…

— А! Где наша не пропадала! — говорит Мишка Стрепетов и первым выходит отвечать. Останавливается у доски, нарочито морщится страдальчески, вытирает кулаками слезы. Виктор Александрович замечает это и улыбается.

— Начинаете.

— Значит, так… На первое… Виноват. Первый вопрос.

Я не выдержал и прыснул от смеха. Мишка сделал глуповатое лицо и удивленно посмотрел на меня, потом встал в горделивую позу, словно собирался прочесть целую поэму наизусть. Отвечал он толково.

За Стрепетовым выходит Семенов. Говорит медлительно, уверенно, солидно. Вид у него представительный, на лице независимое выражение. Семенов работает на заводе старшим мастером.

Затем у доски стою я. Все ли рассказываю, что нужно, не знаю. Наверное, все, потому что в зачетке появилась пятерка.

Выхожу в коридор и с облегчением думаю: «Амба, свалил!»

Ребята наперебой спрашивают:

— Ну как?

— Сорок три, — отвечает за меня Мишка.

— Что «сорок три»?

— А что «ну как»?

— Да иди ты со своими шуточками. Тут дрожишь, как не знаю кто. Ты сдал, тебе хорошо…

— Все там будем, — глубокомысленно заключает Мишка. — Одни раньше, другие позже.

— Ну, Сережка, говори, что тебе досталось?.. Ой, девчонки, я так боюсь, так боюсь!

— А дополнительные задает?

Отвечаю невпопад, потому что в голове радостный круговорот. Ребята смотрят с завистью, считают счастливчиком.

Хорошо, когда все экзамены позади и тебе приветливо улыбается лето! Не думаешь об учебниках, а с удовольствием размышляешь о каникулах. Эх, съездить бы в Москву, в Ленинград или в дом отдыха на озеро Тургояк! Вот только отпуск маленький — всего три недели. Но все равно хорошо!

Я сижу перед небольшим зеркалом и старательно скоблю бритвой подбородок. Мама стоит напротив, скрестив руки на груди, и насмешливо говорит: