Леонид Комаров - Три ролика магнитной ленты

Я стараюсь следить за концертом, но мысли упорно возвращаются к старому. Но вот занавес — концерт окончился. Зрители начали шумно расходиться. Пора и мне, но я мешкаю. Сам не знаю почему. Да чего там не знаю — знаю! Вот и Лена сама направляется ко мне.

— Здравствуй, Сергей! Тебя можно поздравить! — она взглядом указала на грамоту, которую я держал свернутой в трубочку.

Вместе вышли на улицу. Тихий летний вечер. Деревья полнились сыпучим шорохом.

— Как мы давно не виделись, — сказала Лена, так, будто и не было у нас размолвки. — Ты повзрослел, возмужал.

— Ты тоже. Только похудела немного.

— А ты куда убежал в перерыв? Я тебя искала. Не разучился еще танцевать?

— Пока нет.

Лена рассказывала о новых «стильных» пластиночках, о любимых кинозвездах и о прочих пустячках. У нее появилась небрежная манера разговора. И в то же время чувствовалась напряженность, она много жестикулировала руками. И эта прическа…

О наших прошлых отношениях мы не обмолвились ни словом.

— Сергей, а ты помнишь Тамарку? — спросила Лена после недолгого молчания. — Она замужем за летчиком. Роскошно живет, счастлива.

Это был разговор обо всем и ни о чем.

— Ну, а ты? — спросил я. — Окончила десятилетку?

— Да… Сдавала в медицинский. Не прошла по конкурсу. Снова занимаюсь в десятом классе, в вечерней школе.

— Так ты работаешь?! — обрадовался я.

— Нет.

— А как же ты поступила в ШРМ?

— Папа устроил. У него там какой-то знакомый.

Она произнесла это обыденным тоном, будто говорила о билетах в кино, которые ей устроила знакомая кассирша.

— Да, ты знаешь, Галочкин приехал!

— Откуда?

— Он учится в военном училище. Красавцем стал, можно влюбиться.

Мы подошли к подъезду ее дома.

— Приходи завтра. У меня бывает весело. Собираются девчонки, мальчики. Танцуем. Коля завтра должен прийти. Он про тебя спрашивал.

Я молчал.

— Придешь?

— Не знаю. Посмотрю…

Мы расстались. Меня одолевали противоречивые чувства. Того, что было когда-то, я к Лене больше не испытывал. Я понимал, что мы стали за эти два с лишним года совсем разными людьми.

У меня появились новые товарищи, новые интересы. Единственное, пожалуй, что я испытывал — любопытство. И еще (в этом стыдно признаться) злорадство, что ли: когда-то она побрезговала мной, а теперь искала встречи, заискивала.

«Идти или не идти?» — спрашивал я себя в сотый раз, внутри начинали спорить два голоса. Один требовал: «Иди!» Другой отказывался. А почему бы, собственно, не сходить? Что тут особенного? Ничего. Пойду просто так, ну, хотя бы для того, чтобы Галочкина увидеть.

И я направился к Лесницким.

Дверь квартиры распахнута настежь. Из комнаты вырываются звуки джазовой музыки. Из кухни вышел Галочкин в военной курсантской форме, в начищенных до блеска сапогах.

— А! Серега! Салют. Сколько лет, сколько зим! Вот хорошо, что пришел.

— Здравствуй, Колька! — Я искренне обрадовался встрече. — Как в училище?

— Ничего, нормально.

Коля взял меня за рукав и потянул в комнату.

— Представляю нового гостя!

Первым ко мне шагнул Семка.

— Мы, кажется, когда-то вместе учились? — спросил он насмешливо.

— Кажется.

— Рад пожать вашу мозолистую руку.

Семка манерно склонил свою прилизанную голову. На нем широченный рыжего цвета пиджак и узкие голубые брюки, отчего фигура казалась треугольной и смешной.

Затем меня познакомили с накрашенной девицей по имени Мила. Она похлопала своими, донельзя налепленными ресницами и опустилась на стул, поджав под сиденье длинные тонкие ноги.

Посредине комнаты стоял стол с тремя винными бутылками и закуской. Лена суетливо скользила по комнате, глаза ее возбужденно блестели.

— Семик, поставь ту пластиночку.

— Какую, Милочка?

— Ну, эту, как ее? Па-пара-пап!

Лена подошла ко мне.

— Пойдем, потанцуем.

Мне не хотелось, но я согласился, чтобы не обидеть Лену. Танцевал я на этот раз без желания.

Как сильно переменилось у Лесницких. Вместо письменного стола стоял буфет, диван заменился тахтой. Огромный книжный шкаф, так притягивавший меня, теперь непонятно почему был отодвинут в самый дальний угол и загорожен ширмой, будто хозяева стыдились его показывать.

— Ой, Сережка, — прервала Лена мои мысли, — ты танцуешь по-древнему. Давай я тебя поведу.

Она начала топтаться на одном месте, переступая с ноги на ногу.

— Нет, ты не умеешь, — заключила она. — Вот посмотри, как мы с Семой будем танцевать. Сема, иди ко мне.

Семка подскочил, согнулся угодливо.

— К вашим услугам!

— Веди меня.

Семка обхватил Лену, вплотную прижался к ней, и они судорожно задергались. Я подумал с недоумением: «И зачем меня сюда принесло?»

Колька толкнул меня в бок:

— А Ленка ничего стала, как скажешь?

— В каком смысле?

— В прямом. Ты не теряйся.

— Дурак ты! — непроизвольно вырвалось у меня.

— Ты чего это?

— Ничего! Прощайте!

Я выскочил на улицу. Косые полосы июльского ливня дробились об асфальт. Я промок до нитки. Дождь хлестал как из ведра.

По обочинам дороги неслись бурные потоки воды; на их поверхности крутились щепки, грязная бумага и всякий мусор. Все это уносилось и пропадало в решетчатых колодцах мостовой, поблескивающей умытыми рядами булыжников.

Солнце поднялось высоко. Стало припекать. Сочная молодая зелень заводского садика отбрасывает густую тень на тротуар. Закончился мой отпуск: впервые я побывал в Москве. Впечатлений — уйма. Настроение отличное. Завтра заступать на смену. Я иду в цех. Рядом со мной вышагивает паренек в чистеньком костюмчике. «Новичок!» — подумал я. А он, поймав мой взгляд, нерешительно спрашивает:

— Скажите, пожалуйста, где тут инструментальный цех?

— Пойдем! Я туда же. Ты что, на работу устраиваешься?

— Ага…

— Кем?

— Слесарем.

— Да ну?! А на какой участок?

— Не знаю. Вот тут в направлении написано, — и он протянул мне бумажку из отдела кадров.

— О! Так тебя к нам, на участок приспособлений. Считай, что тебе повезло.

Смотрю на паренька изумленными глазами. Три года назад я так же шел на завод учиться слесарному делу. Спрашиваю паренька:

— Не дрейфишь?

— Боязно немного, — признался он.

— Ничего, привыкнешь. Главное — не бойся работы, а уж она тебя не испугается!

Мы рассмеялись.

— И не робей! — продолжал я. — Во все сам старайся вникнуть, понял?

Паренек согласно кивнул головой. В его глазах я вроде кадровика. Мне самому приятно сознавать это, хотя, конечно, три года — стаж небольшой.

И все же они очень многое значили для меня — эти годы юности моей заводской!

Предстояли большие перемены: мне предложили место собкора Всесоюзного радио в соседней области. Предложение весьма лестное.