Валерий Осипов - Неотправленное письмо [сборник]

Ценность орла день ото дня все увеличивалась, за ним вели специальные наблюдения и каждое лето возили в горы. Объяснялось это тем, что представители именно этого вида пернатых вообще не встречались на нашей территории.

И каждый год орел сидел в клетке на краю пропасти, просунув голову между прутьями решетки, и целыми днями смотрел на горы.

И каждый год осенью, когда приходило время уезжать, из старых глаз орла текли слезы.

Однажды летом в горах его решили выпустить из клетки. Подумали, что после многолетнего плена орел уже не будет делать попыток улететь. Его выпустили, и как только старик почувствовал себя на свободе, он широко раскрыл клюв, глаза его налились кровью, раздался громкий гортанный крик, и, рванувшись вверх своими крепко связанными крыльями, орел покатился по камням. Когда к нему подбежали, он был уже мертв. У старика не хватило больше сил терпеть плен, и он умер от разрыва сердца.

А?

Топограф сказал мне, что об этом случае ему рассказывала жена — она у него биолог. Чучело орла теперь стоит на шкафу в кабинете директора научного института. Теперь орел спокоен, он не тоскует, не скучает по своим снежным горам, на глаза у него не навертываются слезы. Он смотрит на мир и на людей ясно и твердо, как и подобает мудрецу».

— Щуров.

— Чистовский.

— Хотелось бы поговорить.

— Пожалуйста.

— Как впечатления?

— Довольно яркие.

— Бывали здесь раньше?

— Приходилось.

— Природа все-таки в этих краях изумительная, не правда ли?

— Природа красивая.

— Суровая, дикая, первобытная…

— И беспощадная.

— В Москве мы с вами никогда не встречались?

— Может быть, и встречались.

— В министерстве?

— Я часто бываю там.

— Давно геологией интересуетесь?

— Двенадцать лет.

— И все время нефтью?

— Начал с алмазов.

— Да, да, припоминаю… Вы, кажется, роман об алмазах написали?

— Сценарий.

— А фильм вроде бы не получился?

— Смотря как подходить.

— В прессе его поругивали…

— Это бывает.

— Послушайте, Чистовский, мне бы хотелось, чтобы вы меня правильно поняли…

— Я стараюсь.

— Я был против вашего присутствия на заседании комиссии, но лично против вас я ничего не имею.

— Понимаю.

— Здесь очень сложный вопрос… Сарафанов, безусловно, личность яркая, и как писатель вы увлечены им. Но нельзя автоматически переносить обаяние человека на его дела.

— Вот теперь не понимаю.

— Сейчас поймете… Видите ли, по своей натуре Сарафанов человек эмоциональный. Расчет никогда не входил в число сильных сторон его характера.

— Это большой недостаток?

— В делах — да. В наше время эмоционально заниматься делами, экономикой и вообще производством материального продукта нельзя. Здесь от человека требуется холодный, трезвый и, я бы даже сказал, машинный расчет.

— В чем же проявилась эмоциональность Сарафанова в делах?

— Он хочет одним ударом перевернуть сложившуюся практику нефтеразведочных работ.

— Он предлагает искать нефть принципиально новым способом?

— Нет, дело не в этом.

— Насколько я понимаю, Сарафанов хочет искать нефть на севере, а вы — на юге.

— В этом и проявляется пренебрежение Сарафанова к расчету. Юг уже освоен. Юг нефтеносен. Юг уже вернул вложенные в него деньги и теперь дает чистую прибыль. Север же — сама неизвестность, неопределенность. Может быть, и есть здесь нефть, а может быть, и нету… Но деньги не любят импровизаций. Деньги любят расчет. По своей природе деньги всегда тяготеют к деньгам. Именно поэтому было бы наиболее целесообразно вкладывать деньги в южные районы, туда, куда они уже были вложены раньше. Согласны со мною?

— Нет, не согласен.

— Почему?

— Вы забываете о географии нашей страны. Расстояния — вот одно из самых главных наших богатств. Как ни одна страна в мире, мы имеем огромные площади, гигантские территории. Но мы еще не научились в полной мере пользоваться этим преимуществом. Мы еще чаще страдаем от своих расстояний, чем извлекаем из них выгоду.

— Слышу сарафановские интонации…

— А разве они так уж плохи?.. Идея Сарафанова состоит в том, чтобы предельно расширить районы поисков полезных ископаемых. Нам нужно, наконец, знать все о всей нашей земле! Что есть в каждой области, в каждом районе, на берегах каждой реки… Нет другого такого государства, которое владело бы таким количеством земли, каким владеем мы. И за это спасибо людям, которые жили на этой земле до нас, защищали ее от чужих притязаний. И сегодня мы обязаны научиться извлекать пользу из всей нашей земли. Вот в чем состоят идеи Сарафанова, если говорить коротко. И я не вижу причин, по которым нужно отвергать эти идеи. Не говоря уже о стратегическом значении. Ведь чем шире по стране будут расположены сырьевые базы и тяготеющие к ним промышленные комплексы, тем менее уязвима будет наша экономика для ядерных ударов в случае войны… Впрочем, вы все это знаете не хуже меня.

— Денег нет. Мы не разрабатываем многие известные месторождения, потому что не хватает денег.

— Чем больше будет известно месторождений, тем скорее найдутся деньги.

— Да, Сарафанов, я вижу, надежно обратил вас в свою веру.

— Я никогда не исповедую той веры, которую не разделяю сам.

— Надеюсь, что вы все-таки поняли, что лично против вас и против Сарафанова я ничего не имею…

— Будем считать, что понял.

— И мне остается только сожалеть, что вы не разделяете и не исповедуете мою точку зрения.

— Литература всегда была на стороне революционно настроенных людей.

— Вы считаете Сарафанова революционером?

— В своем деле — безусловно.

— А меня — ретроградом, рутинером, консерватором?

— Нет, по своему образу мышления вы просто сторонник эволюционного развития. Вы хотите постепенно приближаться к результату. Но сегодня это совершенно не соответствует ни духу времени, ни социальной природе той страны, в которой мы с вами живем…

— Разрешите, товарищ Немчинов?

— Пожалуйста, товарищ Щуров, пожалуйста.

— Я ненадолго. Всего два слова.

— Проходите, присаживайтесь.

— Ни от каких срочных дел не отрываю?

— Наши с вами общие дела сейчас самые срочные.

— Странно все-таки устроена жизнь: оба мы с вами коммунисты, люди ответственные, а находимся, как говорится, по разные стороны баррикад.

— Так про классовых врагов говорят — по разные стороны баррикад… А мы с вами, надеюсь, классовой вражды друг к другу не испытываем?

— Вот именно! Я как раз об этом и хотел поговорить.

— Слушаю вас.

— Можно иметь разные взгляды на вещи, но личной неприязни при этом быть не должно. Не так ли?

— Согласен.

— Мне показалось, что к Долженкову вы относитесь несколько предвзято. Или я ошибаюсь?