Борис Гончаров - Эпизоды на фоне СССР 1936—58 гг. Книга 3. Часть 3—2

– Леокадия…

– Володя.

– О! У меня есть знакомый чувак, только того зовут, кажется, Вольдемар.

Это звучало безнадёжно. Я, правда, не встречал у Даля или у наших Ушакова и Ожегова термина «чувак», но отнёс это к неосведомлённости их в достижениях словообразования. Решился, тем не менее, оживить знакомство («подбить клинья», как говорят студенты):

– Вам нравится музыка?

– Фи! Что за вопрос?! Слыхали последний рок?.. Мюзик-нью-исей. Потрясная вещица! Как можно не балдеть от этого? Вы танцуете?..

– Конечно! В моём возрасте грешно не танцевать (в унисон Леокадии распоясался я).

Звонок напомнил нам, что мы – всё ещё в институте. Ясно, как божий день, что вторую половину семинара мы «закололи» по взаимному согласию. Его продолжение осквернило бы распускавшийся цветок чувств. Дав согласие встретиться вечером в 19.00 у «Центрального» кинотеатра, я отправился домой готовиться к первому свиданию.

Там (на Гоголевской) мои семеро институтских сожителей снарядили меня в самые узкие брюки из своего гардероба, а у хозяйки были истребованы 10 рублей – на случай, если Леокадии в её замечательную головку пришла бы необдуманная мысль – пойти в кино. Я отутюжил свежую сорочку и яркий галстук (как дань уважения к узкой юбке Леокадии). И раньше назначенного времени стоял у «Центрального» с твёрдым намерением полюбить и десятью рублями в кармане.

На 15 минут позже (как и принято у порядочных представительниц женского персонала) появилась моя пассия, и я уже ничего не видел и не слышал, кроме неё… Опомниться мне пришлось на ступенях перед ярко освещённой вывеской «Ресторан Москва», 1-го разряда (все должны знать, что в Туле – только «перворазрядные» рестораны). У меня ещё теплилась бредовая надежда, что девушка пройдёт мимо, но – нет! Она повернула налево, шмыгнула в двери и двинулась к гардеробу с восклицанием: – Хеллоу! Отец!

Вы понимаете, что мне легче было бы взойти на эшафот или пойти сдавать сопромат с электродинамикой, чем войти в зал ресторана. Моя ведущая ничего подобного не испытывала. Но и за меня кто-то молился.

Бросив предсмертный взгляд в пространство зала, я увидел массу, улыбающихся мне, физиономий представителей всех курсов нашего института. Это было спасение. Стоило подойти к ближайшему столику, провести рукой по горлу и назвать число 100, как я уже догонял Леокадию, и, кроме намерения полюбить, имел на 100 рублей больше, чем перед тем. Вот она – комсомольская выручка.

Мы расположились недалеко от эстрады, на которой уже рассаживался квартет музыкантов. Вы, вероятно, знаете, как быстро обслуживают посетителей в тульских ресторанах. Тем не менее, официант явился. Леокадия небрежно бросила:

– Полусухого, граммов 300 «Весны», ромштекс и кофе с ликёром. Вольдемар, Вам – что-нибудь закусить?

– О, не волнуйтесь, дорогая! Я сыт. Буду только пить…

– Тогда – пока всё.

– Полусухого – со льдом? – Уточнил просвещённый официант.

– Йес! – Ответствовала Леокадия.

Из этого диалога я узнал, что может быть не только сухое (например, сухой паёк). Но и нечто полусухое, изготовленное или подаваемое с участием льда. Пока официант оправдывал тульскую расторопность, Леокадия занялась мною:

– У одной женщины было трое сыновей, почти одногодков, и всех их звали Иванами. Приходит к ней соседка и спрашивает, как она их различает? Что та ответила, как Вы думает?

– ?

– А та ей отвечает: «Да по отчеству и различаю!» Каково? – Леокадия захохотала .звонко и заразительно.

– Это, наверное, сочинил какой-нибудь реалист с порнографическим уклоном… – Предположил я.

– Какой там «реалист», это я сама придумала!

Я вынужден был отметить в уме, что Леокадия, кроме всех других достоинств, обладает ещё и даром сочинителя баек.

Грянул квартет и появился официант с подносом. В ведёрке покоилась бутылка 0,75 л. Абрау Дюрсо (если б я не был честным человеком, то поклялся бы, что лёд тоже был). Лекадия оживилась, когда сосуды были наполнены драгоценной влагой:

– Выпьем за знакомство и за то, чтобы мой Вольдемар повеселел.

Я, как марионетка, глупо улыбнулся и пригубил шампанское. Потом последовал сакраментальный тост Леокадии «за любовь», потом – за Франсиса Лемарка, потом – за Шаляпина (это я предложил). Глаза Леокадии – цвета мёда – разгорались всё ярче и ярче (как у кошки при виде мышки).

Эстрадный квартет подвывал какой-то элегический мотивчик. Леокадия оприходовала очередной кусок ромштекса и встала:

– Потанцуем, Боб!

Не обратив внимания на присвоение мне псевдонима и не чуя беды, я вышел из-за столика и распахнулся для легального объятия… Тут же было попятился, но было уже поздно – моя барышня плотно прислонилась ко мне всеми выпуклостями и впадинами передней части своего тела. Но за столиками все были заняты своими делами, и обвинений в фривольности в мой адрес не последовало…

– Ах, как Вы лирически танцуете, я прямо голову теряю. – Прошептала мне Леокадия, положив её (голову) на моё плечо.

Здесь уже я был на высоте. Своей головы не терял, а, наоборот, чувствовал, что она прочно удерживается на шее и, кроме того, будет искать выход из назревающего. И вот, придав максимум небрежности тону, я изрёк:

– Сударыня, здесь слишком тесно для лирического танца. Выпьем!

Леокадия моментально согласилась (предлагаемое удовольствие было не хуже потребляемого, к тому же, ещё оставались часть ромштекса, «Весна» и кофе). Завершив трапезу и расплатившись, оделись и вышли на зимний воздух (в промежутке между тамбурными дверями ресторана Леокадия неожиданно приподнялась на цыпочки и поцеловала меня сладкими от конфет губами. Заверяю вас, что, не смотря на неожиданность, поцелуй был замечателен. Я бы согласился отдавать за каждый такой по стипендии, если бы у меня их было несколько). Был двенадцатый час вечера. У дверцы такси Леокадия проворковала:

– Вольдемар, когда мы увидимся следующий раз?

Желая оставить за собой свободу действий, я ответил:

– На семинаре, сердце моё…

И теперь я стою перед дилеммой: идти ли мне на семинар?..

Декан декларировал:

– У нас таких нет.

А между тем, на самом деле – это только цветочки, как в народе говорят, но, видимо, декан от народа далеко.

Третий выход Хлестакова.

Записка: «Дорогой Иван Александрович, Вы просто милочка, душка… в Вас есть что-то вокальное – Вы, наверное, поёте… (Странно, в ВУЗе, а не знает… На спутнике меня даже Глинкой все зовут. Почаще надо, товарищи, телевизор смотреть, по 34-му каналу, 17-я программа – всё станет ясно). А вот сейчас я – прямо в тупике: репертуар мой вам будет непонятен…

Выходит Хвостанцев:

– Иван Александрович! Вот я тут сейчас романс написал… не знаю – как…