Владимир Успенский - Неизвестные солдаты кн.3, 4

22, 23, 24 июня в сражение одно за другим вступали соединения 1-го, 2-го и 3-го Белорусских, 1-го Прибалтийского фронтов, части и корабли Днепровской военной флотилии, сотни партизанских отрядов, действовавших в немецком тылу. На семьсот километров протянулась огненная полоса боев: в этой полосе советское командование бросило в наступление два с половиной миллиона человек, более 45 тысяч орудий и минометов, 6 тысяч танков и 7 тысяч самолетов. Эта могучая волна смыла немецкие укрепления и тяжкой грохочущей лавиной покатилась на запад.

Так началась расплата!

Вчера в этом лесу были немцы, и наши войска прорывали здесь вражескую оборону. Шквал артиллерийского огня оказался таким сильным, что не уцелело ни одно дерево. Поломаны, расщеплены были стволы сосен, многие сосны выворочены: они лежали пластом, задрав комли с обвисшими жилами корней.

Сбитые верхушки деревьев покрывали собой разрушенные траншеи, осевшие дзоты и блиндажи, разбитые дерево-земляные заборы и трупы – множество трупов, разлагавшихся среди веток, среди искромсанных кустов, на изрытой земле. И разрушенные укрепления, и мертвецы, и воронки, и брошенное оружие – все казалось серым от толстого слоя пыли, а сверху осыпано было листвой и хвоей.

По полю вчерашнего боя деловито расхаживали пожилые солдаты из похоронной команды, стаскивали убитых к холму, на вершине которого, на месте взорванного блиндажа, готовили братскую могилу. Иногда бойцы криками звали санинструктора, значит, кто-то из тех, кого посчитали мертвым, подавал признаки жизни…

По дороге катилось два встречных потока. На запад, вслед за войсками, шли автомашины и тягачи с пушками, грузовики и повозки с боеприпасами. Колоннами двигались батальоны из вторых эшелонов. А навстречу везли раненых, гнали пленных.

Километрах в десяти от леса гремела сильная канонада: там, в стороне Глуска, наши войска прорывали вторую оборонительную полосу немцев. А здесь, среди искалеченных деревьев, было тихо, и даже уцелевшая кукушка подавала время от времени свой голос.

В лесу сосредоточился отряд подполковника Бесстужева, сформированный для развития прорыва. Отряд такой, что не уступит любому полку. Стрелковый батальон, рота разведчиков, рота противотанковых ружей и взвод саперов разместились на двадцати автомашинах и на броне танков, которых выделили Бесстужеву тоже целый батальон. Кроме того, к машинам прицеплены были четыре противотанковых и четыре полевых орудия. Рота самоходок и мотоциклисты укрылись в глубине леса.

Взято горючее и боеприпасы. Командиры снабжены картами, радисты знают позывные и номер волны. Задача доведена до каждого бойца, ждали только команды.

Юрий, сняв сапоги, лежал на плащ-палатке. Вторая плащ-палатка, наброшенная на оголенный куст бузины, спасала от солнца. Казалось, что он подремывает, уронив голову на туго набитую полевую сумку. И никто не догадывался, как волнуется сейчас подполковник, сколько мыслей и воспоминаний проносится у него в голове.

Да, три года! Круг почти замкнулся, война привела его в те же места, где служил в далекое, сказочное и невероятное мирное время. Служил молодой румяный лейтенант с белесыми бровями; застенчивый лейтенант, красневший и перед начальством, и перед женщинами, и даже перед своими подчиненными. У него была любовь, у него был друг – чего бы еще желать?! А он, глупый, мучился ревностью, встречая бывшего мужа своей Полины… Да разве имело это хоть какое-то значение? Важно было одно: они любили друг друга. Вот и все. Очень просто. Он еще не умел тогда ценить жизнь, не умел по-настоящему радоваться и беречь радость.

Юрий пошевелился, сорвал травинку и перекусил ее. На губах остался привкус горечи, как от горелой взрывчатки. Вдали снова торопливо прокуковала кукушка. Да, круг замкнулся. Вот лежит он, огрузневший подполковник с коричневым морщинистым лицом, с уродливым шрамом от виска через всю щеку, лежит одинокий человек, потерявший любимую женщину и друзей, видевший тысячу смертей. Его загрубевшие руки оборвали много жизней, его сердце ожесточилось; за три года он так привык к стрельбе, к холоду, к грязным портянкам, к водке с консервами и солдатской махре, что ему трудно представить, как можно жить иначе. Он даже опасался оказаться в какой-то другой обстановке, среди других людей. Тут он был на месте, знал свое дело, знал бойцов. Служба, война поглощали все его мысли, и это было хорошо, потому что он боялся остаться без привычного круга забот, наедине с собой. Он был благодарен генералу Порошину за то, что тот, уезжая на новое место, не забыл Бесстужева. Не важно было Юрию, что генерал доверил ему полк, что прибавилась звезда на погонах. Тронула его забота Порошина. Ведь ни один черт на этом свете не думает, не ждет, не вспоминает Бесстужева. Разве что Виктор Дьяконский, затерявшийся где-то на фронтовых дорогах. А Прохор Севастьянович не забыл, вспомнил.

И вот отдыхает теперь подполковник Бесстужев в искалеченном лесу, ждет приказа, и перед ним, как в сказке, лежат три дороги. Двинешься по левой, вдоль Припяти через Пинск – значит, ступишь на тот путь, по которому отходил в сорок первом… Есть там поселок среди леса. А в том поселке живет худенькая женщина с красивым чистым лицом и с чистой душой. В один день привязалась эта женщина к молодому лейтенанту, а он полон был мыслями о другой. А может, и нет давно того поселка и нет той женщины. Теперь ведь вся жизнь делится на две эпохи: до немцев и после немцев…

Самая трудная для него дорога та, что лежит справа. Через глухие леса приведет она в маленький деревянный город Мир. Неподалеку от города есть хутор на краю осинового леска. Он отмечен черным крестом на карте Бесстужева и во всей его жизни. Там, на склоне холма, одинокая, заросшая могила. Ее, может, и не разыщешь теперь, но Юрий обязательно придет на этот холм, исползает его на коленях, пальцами ощупает каждую ямку и найдет. И осыплет ее цветами – единственную свою женщину. И потом поселится где-нибудь поближе, чтобы чаще бывать возле нее…

Прямо впереди лежит третья дорога, самая главная. Она тянется в город Брест, в старую русскую крепость, потом бежит дальше, к Варшаве, и еще дальше—в Берлин. Долго пришлось Бесстужеву мыкаться и страдать на российской земле, прежде чем вышел он на этот, хоть и не короткий, но прямой путь. Вышел не мальчишкой-лейтенантом со взводом бойцов, у которых винтовки без патронов, а опытным подполковником с сильным отрядом на колесах, с танками, с пушками, с надежным тылом!

Он лежал и думал, закрыв глаза. А подчиненным казалось, что их беспокойный командир умаялся и теперь отдыхает, разморенный влажной духотой сырого летнего дня.

Бесстужев сразу вскочил, едва услышал близкое гудение мотора и треск сучьев. Вездеход командира корпуса мчался по лесу, лавируя меж высоких островерхих обрубков – пней. Генерал Порошин спрыгнул с подножки. Танковый комбинезон на нем расстегнут, лицо покрыто бисером пота. Остановился возле Бесстужева.