Лидия Арабей - Мера времени

Это было понятно. Что такое пинцет — Зоя знала, а лявциркуль — хоть и смешное слово, но запомнить легко. Достаточно к знакомому слову «циркуль» добавить «ляв».

— Баланс с волоском правятся в лявциркуле, — объясняла Реня. — Так что сначала вы будете тренироваться, как вставлять баланс в лявциркуль.

Ловко подцепив баланс с прикрепленным к нему волоском и на своем лявциркуле показав, как его следует вставлять, Реня положила желтое колечко перед Зоей.

Реня делала все так легко и просто, что Зоя решила — повторить это будет несложно. Но как только взяла она в руки пинцет и лявциркуль, растерялась. Руки были как деревянные, неуклюжие, неловкие. Пинцет в руке дрожал, и даже просто поднять баланс было трудно. А когда она наконец подняла его и стала вставлять в лявциркуль, аккуратненькая черная пружинка волоска тут же превратилась в спутанный мятый моточек.

Зоя испугалась.

— Ничего, ничего, — успокоила ее Реня. — Вот вам другой баланс.

Но и другой Зоя испортила.

Весь первый рабочий день Зоя пыталась вставлять баланс в лявциркуль, но в конце смены так же не умела делать этого, как и в начале.

Шло время. Окончился еще один рабочий день, и девчата шумной гурьбой двинулись из цеха. В белых халатах, марлевых косынках, одинаково повязанных на головах, они были все похожи и безлики, но вот поснимали халаты, косынки, надели кто пальто, кто плащик — и сразу стали разными, непохожими. Девушки расходились по домам.

Реня шла одна. Ее подруги, Валя и Люба, остались выпускать стенную газету, а у нее сегодня были занятия в институте. Впереди Реня увидела свою новую ученицу, Зою. Ее обходили шумливые стайки девчат, а она плелась, как показалось Рене, грустная, задумчивая. Реня понимала, что Зое нелегко на работе. Какая свеженькая, аккуратная садится она по утрам на свое место за конвейером, а к концу дня щеки у нее бледнеют, косынка сбивается набок, из-под нее вылезают пряди волос, и Рене снова и снова приходится повторять, чтобы прятала их под косынку. А сейчас, издали, Зоя показалась Рене совсем девочкой, ребенком. Может быть, такой ее делало коротенькое голубое пальтишко, а может, этот потерянный и печальный вид. И хотя сама Реня была всего на каких-то три года старше Зои, она почувствовала себя взрослым человеком, захотелось догнать девушку, сказать ей какое-то доброе слово. И вообще, невозможно понять, почему у Рени именно к этой девушке возникло какое-то особое чувство. Зоя — третья ее ученица. Прежние тоже приходили на завод после десятилетки. И у них на первых порах ничего не получалось, они тоже переживали, страдали, но к ним Реня относилась спокойно. А эта — как сестра.

Реня ускорила шаг, догоняя свою ученицу, но тут подоспел троллейбус, Зоя быстро вскочила в него. Рене троллейбус был не нужен, жила рядом, в общежитии. «Скажу Вале и Любе, когда в следующий раз будут брать билеты в кино, чтобы взяли и на Зою», — подумала она.

Чем ближе подходила Реня к интернату, тем дальше уходили мысли о заводе, о Зое. Представлялся обшарпанный столик, возле которого сидит тетя Феня, а на столике — белый конверт, письмо от Юры. Может, письмо уже лежит там и на него все смотрят безразлично. И только Реня засветится радостью, едва увидев конверт, сразу узнав его, даже не разглядев еще на нем своей фамилии.

Реня снова ускоряет шаг, торопливо открывает дверь и сразу бросает взгляд на столик.

Лежит… Конечно, лежит! Ах, Юра! Если бы ты знал, какая радость — получить твое письмо! Схватить его и мчаться по лестнице в комнату, примоститься в уголочке, нетерпеливо вскрыть конверт, вынуть оттуда несколько листков и читать, читать их. Прочесть раз — быстро, быстро, чтоб сразу узнать обо всем, потом снова, уже медленно, перечитывать, думая над каждым словом. Потом читать третий раз и поздно вечером опять, чтобы заснуть со счастливой улыбкой, уже зная каждую строчку наизусть.

«Родная моя, любимая, — писал Юра. — Считаю дни до нашей встречи, хотя их еще очень и очень много. До самых зимних каникул. Чтобы время шло быстрее, стараюсь заполнить его с утра до вечера. А это не так и трудно, потому что работы очень и очень много. С самого начала года, как я уже говорил тебе, взялся за диплом. Материала у меня много, ребята даже шутят, что я решил сразу кандидатскую диссертацию написать…

Если бы ты знала, как хочется поскорее кончить институт и поехать на работу. Когда я поступал сюда, то и не представлял, какая это прекрасная специальность — инженер-мостостроитель. Даже не знаю, как тебе объяснить, почему я считаю ее такой прекрасной. Сокращать расстояния… подавать руку друг другу… нет, не то, не то я чувствую, когда думаю о своей будущей специальности, какие-то особые чувства переполняли меня, когда я в этом году был на практике и кое-чем уже помогал на строительстве.

Но я все о себе. А как твои дела? Думаешь ли ты обо мне так же, как я о тебе? Я, ты знаешь, теперь обращаю внимание на все женские часы. Присматриваюсь — а вдруг минские? Недавно у нас тут, в общежитии, собралась компания, и у одной девушки я увидел ваши часы. Поверишь? Словно привет от тебя получил.

Часто думаю, как нелегко тебе и работать и учиться. Но только учебы ты не бросай. Время идет очень быстро. Я вот и оглянуться не успел, как уже кончаю институт. Хотя ты и сильно занята, буду все-таки просить писать мне и больше и чаще. А пока всего тебе наилучшего, мой самый близкий, самый дорогой человек. Целую тебя крепко-крепко.

Твой Юра».

Реня, как всегда, несколько раз перечитала письмо и только после этого стала раздеваться. Медленно снимала пальто, берет, вешала все в шкаф, а сама улыбалась. «Думаю ли я о нем так, как он обо мне… Да бывает ли минута, чтобы я о тебе не думала… Услышу по радио песню, которую ты любишь, — и мне кажется, что это ты поешь. А если бы ты знал, как часто смотрю я на календарь, считаю дни: сколько их еще до февраля… И ты для меня самый дорогой, самый близкий человек на свете».

Она стала готовить ужин, напевая про себя.

Потом помешивала в кастрюльке кашу и листала книгу — просматривала задание для сегодняшнего семинара.

Реня росла в детском доме. Отец у нее погиб на фронте, мать расстреляли полицейские, заподозрив в связи с партизанами. Отец, поспешно уходя на войну, забыл дома паспорт. Ушел с одним военным билетом. И мать очень берегла этот паспорт, прятала его, а если куда шла, брала с собою. Однажды она пошла в деревню менять на еду спички, соль и мыло, добытые за какую-то одежку. Паспорт отца, как обычно, взяла с собой. Она уже возвращалась обратно, когда в лесу ее задержали полицейские. Стали обыскивать и нашли паспорт. Решили, что паспорт женщина несла партизанам. Тут же у дороги и застрелили, забрав десяток яиц и кусочек сала, которые мать несла пятилетней Рене.