Александр Котов - БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ

Вдруг Алехину показалось, будто лицо Нади выражает муку, словно ее терзает что-то невысказанное. «Выдумка! Не может быть!» - усомнился Алехин, продолжая вглядываться в неподвижные черты. Но опять необычность лица покойницы поразила его. Точно, он не ошибся! Надя словно силится что-то спросить, видимо, очень важное. Какой-то последний вопрос вот. - Вот сорвется с ее плотно сжатых, слегка провалившихся губ. Как зачарованный, глядел Алехин на окаменевшее лицо, стараясь отгадать, что хочет спросить Надя, какое сомнение мучило ее в последние минуты земного существования. Он ничуть не удивился бы, если бы вдруг услышал в гробовой церковной тишине ее голос.

В следующее мгновение память подсказала ему: точно такое же выражение было у Нади во время их последней встречи у красного каната в турнирном зале. Такие же прикрытые глаза, щека, прильнувшая к его ладони, и такой же вопрос, застывший на сжатых губах. Ясно теперь, что хочет узнать Надя в минуту прощания с этим миром, о чем заботится она, отправляясь в далекое, безвозвратное путешествие. О нем, только о нем ее тревога, о нем терзается она у входа в загадочную обитель вечного покоя: «Зачем ты пьешь, Саша?»

Тем временем земные минуты Нади сокращались. Священник уже кончил читать Евангелие «О воскрешении мертвых» и положил в руки покойной разрешительную молитву. Алехин сделал еще один шаг вперед. Теперь он оказался среди родственников и близких знакомых Нади. Узнав Алехина, они расступились. У гроба стояла дочь Нади Гвендолина, ее муж Изнар. Подняв голову, Алехин встретился взглядом с Волянским. Давно не видели они друг друга. Худой, ссутулившийся стоял Волянский, возвышаясь над остальными. В его глазах Алехин прочел презрение и ненависть. В одно мгновение ему стало все ясно: со смертью Нади умерла и их дружба. Гроб разделил бывших друзей навеки!

Хор запел «Последнее целование». Священник первым поклонился покойной, вслед за ним прощались родственники, Волянский. Настала очередь Алехина. Несколько пар глаз с укором смотрели на него, когда он шел к изголовью покойной, но он не видел этих сгрудившихся черных фигур. Лицо Нади гипнотизировало его, притягивало к себе, лишало сил двигаться. Раскаяние, жалость, боль царили в его сердце. Разве не он в конце концов явился причиной ее преждевременной смерти? Разве не его жестокий уход лишил ее последних сил, надежд, желания жить? Да, это он ускорил ее гибель, оборвал нити, которые связывали ее с этим миром. «Да, да, я виноват», - казнил сам себя Алехин, наклоняясь ко лбу покойной.

У самого лица Нади он тихо прошептал:

- Прости меня, родная!

Мертвое тело отдавало холодом. Странное ощущение на губах оставил бумажный венчик. Алехин выпрямился. Вот и все? Долг выполнен, навсегда простился он с Надей. Пора идти, не ехать же на кладбище в обществе осуждающих тебя родственников? Но ему было трудно отойти от гроба, оторваться взором от лица покойницы. О, этот укор, этот вопрос, готовый сорваться с ее губ! Он лишал его способности двигаться, гипнотизировал. Ведь о нем была ее тревога, ему посвящались последние мысли несчастной женщины. О нем думала Надя в жизни, забота о его благополучии, здоровье и успехе легла последней печатью на ее неподвижное лицо. «Зачем ты пьешь, Саша?»

Не помнил Алехин, как опять пробирался сквозь толпу, как шел через церковь, как опустил деньги в подставленную кем-то кружку. На паперти сильный порыв ветра чуть не свалил его с ног. Алехин почувствовал слабость, ноги с трудом переступили несколько ступенек лестницы. «Скорее», - торопил сам себя Алехин. Еще на пути сюда он зашел в маленькое кафе и только там теперь видел опасение от усталости, пережитого ужаса и пронизывающего холодного ветра.

Официант с удивлением принял заказ:

- Три коньяка, потом еще три… А можно сразу все шесть.

- Господин ждет кого-нибудь? - спросил официант. Получив отрицательный ответ, он пожал плечами за спиной клиента. Чудно, даже для него чудно, хотя в этом кафе около самой церкви приходится видеть всякое. Свадьба любимой, ушедшей под венец с другим, смерть близкого - чего только не бывает в жизни, кто только не приходит сюда заливать вином горе. Но шесть порций для одного - это да!

Три рюмки согрели и немного успокоили Алехина. В голове поплыл туман, боль от пережитого стушевалась, потерялась в теплой волне затопившей усталое сердце. Алехин отдыхал, закрыв глаза и опершись головой на руки. Даже когда официант, подойдя к окну, сказал равнодушно: «Везут кого-то!» - он не поднялся с места. Из-за столика он видел, как мимо окна медленно проплыл катафалк с гробом Нади и за ним понуро шагали перемерзшие родственники.

- Все! Уехала! - тихо прошептал Алехин. - А я остался здесь. А кому из нас лучше? Ей холодно, мне тепло. А Волянский какой злой! Не в силах овладеть ускользающими мыслями, согнать их в единый комочек, он опять закрыл глаза. «Куда теперь идти? - раздумывал он. - Домой. В собственный дом. Дом!

Хм! Ну и пошутила над тобой судьба! Лучше не придумаешь! И все-таки что же делать, куда идти? К Грейс, опять слушать Генделя и Баха? Эх вы, музыканты! Бедные Гендель и Бах! А Грейс зашумела. «Ты пьян!» - кричит. Ну, пьян, ну и что!? Нет, сегодня туда не поеду. Переночую в Париже. Номер в отеле, конечно, не блестящий, но ничего! Одну ночь проживу…

А интересно: будет она обо мне беспокоиться? Нет, не будет. Ну и черт с ней. А может, все-таки позвонить, - обвел он глазами кафе, ища телефон. - Не стоит! Ее, наверное, и дома-то нет. Или сидит с друзьями, пиликает, про тебя совсем забыла».

Опьяневший Алехин представил себе холодный, безразличный взгляд Грейс, ее презрительную, злую улыбку. Он повторял ее обидные колкие выпады, упреки, повторял сам себе, что он совсем ей не нужен, что живет она своей, отдельной от него жизнью, не обращая ни малейшего внимания на его горести, невзгоды; живет так, будто его совсем не существует рядом. Кто они? Посторонние люди, это не жизнь. Нужно кончать. Решительно и бесповоротно кончать эту муку!

«А признайся честно: сможешь ты от нее уйти? - в следующее мгновение спрашивал себя Алехин. - Перед самим собой признайся - пьяный - значит откровенный. Сможешь все бросить и уехать? А- А! Не сможешь! То-то! Знаю я тебя. Ты готов терпеть и обиды, и уколы, и безразличие, и холодность, лишь бы быть рядом с Грейс. Ты готов жить в плену у ее капризов, гневных вспышек, переносить ее презрительные выпады, лишь бы бывать хоть одну минуту рядом с ней, в ее доме, в ее будуаре. Ему представилась Грейс красивой, нежной, чувственной…

Ага! - с пьяной придирчивостью ругал себя Алехин. - Не можешь убежать из плена. Какой же ты мужчина! Брось все, побори это позорное желание, чувственную привязанность, унизительную одностороннюю любовь. Ты же славился сильной волей, решительным характером. А тут мямля, бесхарактерный мямля! Это ты только в шахматах силен, в жизни совсем-совсем не то. Потом, вообще-то чего ты бодришься?! Куда ты пойдешь?! Некуда тебе больше идти, сегодня исчезло твое последнее пристанище на земле, последний человек, у которого ты мог найти утешение, ласку. Один ты теперь во всем мире! Один! А вокруг пустота, тьма!…