Петр Капица - Они штурмовали Зимний

— Охотно верю. Сейчас не это главное. Тебе придется срочно переключиться на другое дело.

Всеволод, видимо, боясь, что их подслушают, подошел к двери, выглянул в приемную, закрыл замок на защелку и, вернувшись, заговорил вполголоса:

— Керенскому, кажется, грозит отставка. Во всяком случае, он уже не котируется. Появился новый претендент в диктаторы — Лавр Корнилов. Генерал уже засылает в Петроград офицеров резерва и подтягивает к столице казачьи части. Двадцать седьмого августа отмечается полугодовщина революции. По этому поводу устроят манифестацию. Во время шествия надо будет разыграть большевистское восстание. Тебе со своей группой придется изобразить громил.

— А нас не перестреляют? — спросил Виталий, недовольный новым заданием.

— Не бойся, это исключено. В восстании примут участие, кроме вас, еще и переодетые офицеры. Они позаботятся о безопасности. Но наш шеф боится, что их действия покажутся неправдоподобными. Вы это лучше сделаете.

***

Матросы, сидевшие в «Крестах», читали газеты, прославлявшие генерала Корнилова, и возмущались:

— Знаем мы его. Против солдаток и стариков пушки выставляет, а как артиллерию противника увидит, так от страха штаны и войска теряет. В самом начале войны в плен угодил. Да к кому? К австрийцам, которые сами тысячами сдавались!

Как только газеты стали намеками писать о генеральском заговоре, Васкевич, державший нос по ветру, вдруг вновь стал запрещать свидания, передачи с воли и приказал коридорным не выпускать заключенных из камер.

Кончились прогулки по коридору, споры и хождения в гости. Вновь заработал тюремный телеграф.

Газетные заметки и статьи вызывали тревогу у заключенных. Генералы не без умысла стягивали к столице казачьи корпуса и конников «Дикой дивизии». В любой момент они могли устроить на улицах столицы резню.

«Нам будет хуже всех, — рассуждал про себя Кокорев. — Там, в городе, можно хоть камнями обороняться. А в тюрьме чем? Как вырваться из нее?»

Неожиданно, двадцать седьмого августа тон многих газет круто изменился. Они вышли с крупными заголовками, призывавшими население выйти на защиту революции, и требовали чрезвычайных полномочий Керенскому.

На другой день с утра в контору тюрьмы стали вызывать политических заключенных и выпускать на волю. Первыми тюрьму покидали матросы. Только Тарутина и еще несколько моряков задержали.

— Ишь как оборачивается: вас выпускают, а мы за решеткой остаемся, — помрачнев, сказал Иустин.

— Не печалься, и до тебя очередь дойдет, — успокаивали его уходящие. — Скоро и анархистов попросят.

— Да какой же я, к черту, анархист, если делаю и говорю то же самое, что и вы?

— Что правда, то правда. Давно бы тебе пора к нам, к большевикам, переходить.

— В общем не тревожьтесь, ребята, ежели вас не выпустят, то мы такую бучу на воле поднимем, что они не возрадуются, — пообещал на прощание Проняков. — На всякий случай дайте-ка адреса, — может, к вашим зайду, расскажу, как вы здесь...

К вечеру в больших общих камерах осталось по пять — шесть человек. Заключенные, как тени, бродили по коридору, надеясь, что, может быть, и их вызовут, но коридорные молчали.

— Видно, на завтра отложили, — сказал Кокорев. — Пошли спать.

На следующий день в контору вызовов больше не было. «Заложниками нас оставили», — решили заключенные.

Днем пришли газеты. Василию удалось купить «Новую жизнь» и «Рабочий», а Иустину достались «Биржевые ведомости». Став ближе к свету, они оба внимательно вчитывались в статьи и заметки, желая понять, что же творится на воле. Наткнувшись на сообщение о том, что рабочие Обуховского завода, «Анчара», «Старого Лесснера» требуют немедленного освобождения всех, кто был арестован в июльские дни, Василий повеселел.

«Наши действуют, — думал он. — Наверное, по заводам ездят и на митингах выступают».

— Чудеса какие-то! — вдруг воскликнул Тарутин. — Буржуйская «Биржевка» матросов хвалит! -

И он вслух прочитал заметку о прибытии в столицу пяти тысяч кронштадтцев:

«Вчера Петроград впервые после революции увидел дисциплинированные части. Это были стройные колонны кронштадтских моряков. На эти части Врё-. менное правительство может положиться в своей борьбе против изменников революции».

— Значит, кронштадтцы стали нравиться? Здорово получается! — с презрением сказал Тарутин, — Хорошо, что я вместе с ними не позорюсь. Лучше — в тюрьме сидеть, чем в пай-мальчики попасть!

В других же заметках сообщалось, что войска мятежников все ближе и ближе подходят к Петрограду.

Виталий Аверкин несколько дней готовил группу агентов для разыгрывания восстания, но когда накануне празднования он поздно вечером явился к брату, тот вдруг сказал:

— Завтра ничего не будет… воздержимся. Людей пока не распускай, — пригодятся. Очередная истерика! Керенский, который знал о заговоре в Ставке, сделал неожиданный фортель: выслушав бывшего обер-прокурора Львова, пришедшего предъявить ему требования Корнилова, он вдруг решил стать разоблачителем. Попросил Львова прийти попозже, а тем временем от его имени связался телеграфно со Ставкой, выяснил намерения Корнилова; затем подсадил в соседний кабинет для подслушивания помощника главного начальника милиции и, при вторичном разговоре, арестовал Львова. Потом явился на заседание Совета министров и потребовал для себя чрезвычайных полномочий. Произошло идиотское недоразумение. Надеюсь, через день — два выяснится. Ты жди.

— Кто же нам теперь платить будет?

— Выдай агентам из своих по полсотни.

— А если Корнилов не победит?

— Наша жизнь с тобой вроде картежной игры. Вот тебе двести рублей, прибавь свои и... пошли ва-банк. Надо рисковать.

Виталий выдал агентам деньги, а те от скуки в два вечера пропили их.

Пьянствовали в столичных ресторанах и офицеры, засланные из Ставки в Петроград. Все они ждали сигнала, а его все не было.

В последний день августа Всеволод вызвал к себе Виталия и приказал:

— Распускай всех. Мы ни к чему не готовились… Понял?

— А если они бучу поднимут, деньги потребуют?

— Отделывайся, как сумеешь. Меня в эту рию не впутывай.

— Что же случилось?

— Мятеж подавлен. Крымов, который довел свой конный корпус до Луги, застрелился. Во всем повинны большевики, они разложили не только донских казаков, но и «Дикую дивизию». Я не знаю, как Керенский из всего этого выпутывается. Он вооружил и поднял опасных для себя людей. Пусть-ка теперь попробует их утихомирить! В общем, ликвидируйся… Чтобы никаких следов. Мы продолжаем работать на старого хозяина.

Требования заключенных, протесты на воле и тревожная политическая обстановка заставили прокуратуру зашевелиться — предъявить «июльцам» обвинение. Подготовлено оно, конечно, было наскоро, на основании показаний весьма сомнительных свидетелей. Но другого выхода у Временного правительства не оставалось: надо было хотя бы как-нибудь опорочить большевиков, сыгравших главную роль в подавлении корниловского мятежа и завоевавших небывалое доверие в народе.