Галина Николаева - Битва в пути

Только бы он не смотрел так доверчиво! Только бы не видеть этого света на его лице. Сказать? Не сейчас… Жизнь так коротка, радость так мгновенна… Пусть еще одну ночь проспит спокойно… Пусть еще одну ночь будет светло у него на сердце.

— Я так устала, мой хороший… Я не могу есть.

Он суетился, стлал ей постель, взбивая подушки, и все радовался чему-то и все старался прикоснуться к ней горячими пальцами.

Она легла в постель и, вытянувшись, окаменела.

В темноте он окликнул ее со своей постели:

— Воробушек… Я приду к тебе. Ты так далеко от меня сейчас.

Он затосковал о ней. Предчувствие ли томило его или ее смятение передавалось его преданной душе?

Он прижался лицом к ее плечу. Она перебирала его мягкие, влажные кудри. «Спи, мой хороший… Может, это твой последний спокойный сон… Боже мой! Как мне вернуть время обратно? Как сделать, чтобы этого года не существовало?»

Мелодично отзванивали часы в столовой, шумел за окном дождь, узорчатые тени от кружевных занавесок лежали на полу. Счастьем веяло от каждой вещи. Как много она имела совсем недавно. Светлый дом, полный улыбок, смеха, ласковых и шутливых слов, мужа, преданного всем сердцем, завод, где все любили ее, работу, которая сулила успех, чистоту сердца, слов и мыслей, — жизнь полноценную, прозрачную и спокойную, как степная река. Как много счастья было у нее! Миллионы женщин мечтают о такой доле. Как же случилось, что в тот час, когда она шагнула вслед за бабочками, ей вдруг показалось, что у нее ничего нет, что она нищая, что она несчастна лишь потому, что к ней ни разу не прикоснулся желанный?

Как изменчиво понятие счастья!

Она подумала тогда: «От этого никому не станет плохо, а я хоть на час узнаю полноту счастья». Узнала… Что же узнала? Узнала, как бесконечно счастлива была до этого часа, узнала в тот момент, когда потеряла возможность счастья и жизни. Думала, никому не станет плохо. Всем стало плохо. Володе, Дмитрию его детям… А женщина с добрыми руками… Нет! Это ошибка… Этого быть не может!

«Митя проклинает каждую секунду свиданий. Когда совершена ошибка? Когда, как, где началась эта гибель? Тогда, когда пренебрегла всем, что имела, чем счастливы были бы тысячи женщин? Тогда, когда шагнула вслед за бабочками? За что так наказана? За эту ошибку, за этот шаг вслед за бабочками? Человек не может жить как бабочки! Он должен жить как человек!

И вот теперь случилось непоправимое. Его жены нет на свете. Нет, этого случиться не могло. Ее спасут. Ее уже спасли. А если нет? Значит, и мне надо умереть этой же ночью… Да, в этом единственное спасение… Это самое легкое из всего, что мне осталось… Володя по-прежнему будет жить в нашем доме. На яблоне, что смотрит в окно, созреют яблоки. На заводе построят новые цехи… А меня не будет, и нельзя будет на все это любимое взглянуть даже в щелочку».

— Ласточка, отчего ты не спишь?

— Я сплю, Володенька… Спи, любимый мой.

Как она любила сейчас каждую прядь его волос, каждый вздох его теплых губ! В эту ночь прощания с жизнью мир впервые открывался во всей его неповторимой ценности. Каждое движение родной руки, каждый взмах ветка за окном, каждый звук маятника были дороги сердцу я звали к жизни.

«Простит ли Володя меня? Смертью все искупится… Но, может, от этого ему будет еще тяжелее?»

Она инстинктивно сильнее сжала его плечи. А он, почувствовав непривычную наполненность ее слов, не спал и думал о ней.

— Ласточка, как ты сказала мне только что?

— Я сказала: «Спи, мой любимый».

— Ты любишь меня? В самом деле любишь? А мне иногда кажется…

— Пусть тебе ничего не кажется. Спи, мой хороший… Спи, мой любимый.

Он уснул крепким и сладким сном.

В этот день Катя с утра была в праздничном настроении: накануне муж привез ей коробку духов «Белая си-рень».

— В ларьке… возле обкома… попались… — смущаясь почему-то, объяснил он.

Последние дни он был особенно внимателен, и его внимание успокаивало ее. «Он семейный, преданный, — думала она. — Он все больше меня балует. Чего ж мне утром прибредилось?»

Она была счастлива его счастьем, его торжеством я тем покоем, который снова пришел в ее дом после долгих тревожных дней. Радостно готовилась к переезду а квартиру Вальгана — покупала новые абажуры, занавески, скатерти. Соседка сказала ей, что в магазине соседнего поселка продают наборы эмалированной посуды. Шел дождь, и час был поздний, но желание достойно оборудовать великолепную кухню Вальгана пересилило все Катины колебания. Она надела дождевик, отправилась в магазин и стала в очередь. Она дождалась счастливой минуты и перед самым закрытием магазина накупила кастрюль разных размеров и даже великолепное молочно-белое ведро с голубой каемкой. Пакеты с покупками были громоздки и неудобны, дождевик топорщился над ними, и Катя напоминала растопырившую крылья наседку. Такси на стоянке не было, Катя ждала, мокла и утешалась мыслью о том, как украсят ее покупки новую кухню.

Вечер от дождя и тумана казался еще сумрачнее. Зажглись первые фонари, а машины все не подходили к стоянке. Катя нетерпеливо вглядывалась в серую муть дороги. Из-за поворота выехал черный «ЗИС». Она узнала номер машины. Машина остановилась в полквартала от Кати, у большого здания с освещенным подъездом. Катя увидела, квадратную фигуру мужа. Он вышел и скрылся в подъезде. Катя заторопилась, но машина тут же развернулась и уехала другим переулком.

Катя растерянно остановилась на полпути. Что делать? Идти вслед за мужем? Должна же машина вернуться за ним! Но как войти в учреждение со своими кастрюлями, ведрами и где там искать мужа? Идти обратно на стоянку такси? Пока она колебалась, Дмитрий вышел из подъезда и торопливо двинулся вниз по улице. Куда он шел? Дальше не было никаких учреждений, только тупички, переулки, овраги. Почему, отпустив машину, шел он пешком, в дождь и слякоть по выщербленным тротуарам чужого поселка? Кате вспомнилось то, что она сочла обмолвкой, вспомнились слова: «Опять в поселок? В семь часов».

Дмитрий дошел до угла и свернул в глухой переулок. Она добежала до угла. Немощеная улица, домишки с палисадниками подбегают к оврагу. Он шел быстрым и решительным шагом. Так ходят привычной дорогой. Она уже ничего не видела и не слышала. Только темнеющий вдали силуэт да громкий стук своего сердца.

Он остановился у большого тополя и скрылся в калитке. Катя ослабела от волнения и села на скамью у ворот. Дождь стекал по капюшону плаща, но губы у Кати пересохли. Страх, подозрение, боязнь подозрений, предчувствие правды, желание правды и ужас перед этой правдой лишил ее воли и сил. Она долго сидела на скамейке, облизывая влажные от дождя губы, потом встала и поплелась к тополю. Возле тополя были две калитки рядом, В которую вошел Дмитрий? Издали она не различила. Войти? Спросить? Но в которую из двух войти и что спросить? «Не здесь ли мой муж? А что дальше? Она не могла решиться, прошла до следующего угла и снова вернулась.