Галина Николаева - Битва в пути

Анна почувствовала и оценила его уважительное отношение к ее хлебу-соли. Он стал не случайным «уговорщиком», он стал ее гостем, и женщина, хозяйка дома, проснулась в ней. Она сняла полушалок и озабоченным женственным движением небольшой руки поправила волосы. Что-то от прежней Анны было в этом жесте.

— И «Октябрь» и, чего лучше, «Крепость социализма»— все рядом! — вздохнула она. Щеки ее порозовели от еды и тепла. Голос звучал мягче. — В этом правда, верно ты говоришь. Да ведь вот беда наша: и земля у нас та же, и правда наша та же, да счастье не такое. Нам, видно, счастье на роду не написано…

— Зачем так безнадежно, Анна?

— Безнадежно? — она положила ложку и всем телом повернулась к нему. — Или мы не видали и «Октября» и «Крепости», своих добрых годов не держим в памяти? «Безнадежно»! А ты вот по справедливости, по праву спросил бы, через что мы работаем? Сперва было дело, через трудодни работали… Потом трудодней давать не стали, только обещали… Еще обещальщикам верили, через веру работали. А теперь веру потеряли… Изверились… Однако все ходим, все работаем!.. Двести трудодней вот наработала. А через что? Вера навылет ушла, а надежда… еще осталась! Она и водит на ферму да на поле… В жару ли, в стужу ли, ходим… гнем хребет… Не через зерно, не через копейку — через нее одну… через надежду…

Такая сила духа и стойкость прозвучали в словах этой воровавшей колхозное сено женщины, что Курганов поднялся в волнении. За угрюмым взглядом, за обветренной кожей мелькнуло кровное, от сердца шедшее к сердцу. Свой человек сидел здесь, человек с другой судьбой и характером, но с тем же складом заповедных чувств.

Он понял, что она также любила эти холмы да ложбины, поля да перелески и такое же жило в ней неистребимое стремление к правде.

— Надеяться мало, Анна, — сдерживая волнение, сказал он. — Помогать надо…

— Было б кому!

— Мне, — негромко сказал он. — Тебя от дома сосенки не пускают. И меня, видишь, притянули сюда… сосны да березы. Нам здесь жить, Анна. Так ведь жизнь надо устраивать…

Курганов собирался уходить, когда в комнату вошла маленькая кругленькая женщина с крупными темными, как вишни, глазами на остреньком лице.

— Постоялка наша, Гапа, — сказала Анна. — Тракториста Медведева жена…

«Того самого Медведева, «вредного тракториста»!» — подумал Курганов и с интересом посмотрел на женщину.

— Не бачили, чи не приходив ще мой-то? — спросила она быстрым говорком, мешая русские слова с украинскими, и с ходу поправила салфетку на комоде, подтянула сбившийся половик.

— С Украины?

— С Полтавщины.

— Как же это чухтырский тракторист завладел украинкой?

— Та не вин мной завладел, а я им завладела… Квартирувала у нас ихняя часть. Я й кажу дивчатам: «Я ростом наименьшая, нехай мий чоловик буде наибильший. Як вони выстроились, он и был першим правофланговым. Подружка моя тут мени й каже: «Дывысь, твий наибильший».

Веселый говорок не мешал Гапе ловко и споро убирать комнату.

— Так сразу и сдался ваш правофланговый?

— Та де там! Я круг него вьюном изовьюсь, а вин тилькы сидит да молчит. Я уж и отступилась от него, та гляжу — стронулся! А як уже он стронулся, удержу нет! Приступился — поедем да поедем!.. Привез вот!

— Ихний медведевский дом через улицу, — сказал старик. — Семьища большая, тесно. Нам, колхозникам, чем теснее, тем теплее. А они механизаторы!

— А як же? — сказала Гапа. — Михайло на машинах працюе!.. Вин культурно жить должен. Весной себе хату срубим… Идеть! — она тревожно прильнула к окну. — Бичева якась к нему причепилась!

Она бросилась навстречу мужу. В дверях показался тот самый тракторист в новом полушубке, которого Курганов видел в МТС. Гапа, не доходившая ему до подмышки, командовала:

— Вытырай ноги… И чого це до тебе всяка дрянь чипляется?.. Та вытырай чище! Це пакля причепилась, це що? Не отстала! А ну-ка, пиднимай ногу!

Парень покорно поднял ногу. Гапа присела на корточки, отцепила от сапога кусок веревки, тщательно вытерла сапог и скомандовала:

— А ну, давай другу ногу!

Тракторист безропотно поднял другую ногу и терпеливо стоял на одной, напоминая Курганову коня в кузнице. Курганов невольно улыбнулся: «Крепко подковала эта Гапа своего правофлангового…»

Раздевшись, Медведев прошел в горницу, безмятежно, без всякого удивления, поздоровался с Кургановым и прочно сел на лавку. Лицо его было красивым, в очертаниях губ и ноздрей чувствовалась даже какая-то тонкость, но выражение было тупо-добродушное. Ленивый взгляд то и дело застревал на окружающих предметах. Казалось, взгляд этот случайно цеплялся то за одно, то за другое, и хозяину лень было оторвать его. «Крынка — так крынка… Чем она хуже чего другого? — казалось, говорили глаза. — Можно поглядеть и на крынку. Чего там беспокоиться да попусту водить глазами?»

И Медведев смотрел на крынку с тем же безразлично-безмятежным выражением, с каким смотрел на Курганова, на Анну, на деда. Гапа вилась вокруг мужа, обчищала, одергивала, осыпала вопросами. Любопытный дед допытывался о делах в МТС, парень молчал и только поеживался.

— Та чого ж це ты, Михайло, мовчишь, як пень?!

— А что говорить? — нехотя, низким, ровным голосом ответил Михайло, не отрывая безоблачно-голубых глаз от крынки.

— Та расскажи хоть, що там в МТС?

— Бегают… — неодобрительно сказал парень— Все бегом да бегом…

— Що воны тоби казалы? — допытывалась Гапа.

— Оставайся, говорят, на ремонт.

Медведев умолк, и Гапа опять принялась его раскачивать с привычной энергией:

— А ты им що? Та говори ж, що ты им казав?

— Я, говорю, свое отработал… Теперь вы мне трактора ремонтируйте. Я, говорю, весной мок, летом парился. Еще теперь мне зимой морозиться в вашей эмтээсе…

После длинной тирады Медведев решил передохнуть и замолк прочно.

— А воны тоби як? Та Михайло ж! Та що ж ты замовк?

— Они мне говорят: «Ты, говорят, бригадир. Ты, говорят, кадр».

— А ты им що?

— Что ж, говорю, мне теперь подыхать, если я кадр?

— Ось це дила! — всплеснула руками Гапа. — Люди добри, та вин же не соглашався бригадирствувать! Яка ему корысть?

— Им бы только воткнуть… воткнут, а потом почнут жевать!

— Кто начнет жевать? — заинтересовался Курганов.

— Агроном почнет жевать, председатель почнет жевать, МТС почнет жевать… Они сжуют.

— Сжуешь тебя такого… — сказала Анна. — С утра прибегали, просили на увале встречать с трактором, машины вызволять из сугробов…

— Встренешь, а у них на увалах трактора стреляют…

— Как это стреляют?

— А кто их знает!

— Вы все говорите «они» и «их», — вступил в разговор Курганов. — Вот я интересуюсь: кто это «они»?

— МТС.

— Добре. Они — МТС. А вы кто?