Лев Правдин - Зал ожидания

— Ну, тогда прощайте… — Анюта низко поклонилась матери своего мужа и пошла к женщинам, ожидающим ее на дороге.

Последними мимо Валерии Ивановны прошли музыканты. Они несли медные трубы, пронзительно сверкающие. Казалось, что они несут осколки солнечных лучей, подобранных на поляне. Музыканты весело переговаривались: молодые, здоровые парни — им что!

На хозяйской половине в Анютином доме накрывали поминальные столы. Здесь хозяйничала Юлия Ивановна, ей помогали соседки и подруги по работе. Анюта сказала:

— Ничего не жалей, Юлечка. Это мой муж ушел. Пусть все знают! Светочку побереги, пока я там.

Коляску, в которой спала доченька, сама перекатила на Юлину половину. Застряла на пороге, Федор кинулся помогать, она над коляской руки простерла:

— Ничего не надо. Я сама…

Отогнала, как коршуна. Федор — ничего: и это стерпел. И то, что сестра назвала его предателем, и свои горькие думы — все стерпел. Наверное, Куликов никому не сказал, как Федор не пустил его в дом. А может быть, он просто не рассмотрел, кто там выглядывает в окно. Может быть, и так. Всякие разговоры шли по поселку, но таких не слыхал. И Анюта больше ни одного слова не сказала о Федоровом предательстве.

И Федор сам себе доказывал, что никакой он не предатель, что ни в чем он не виноват, а виноват сам Куликов. Не надо было пить, не надо связываться с известными всему поселку пропойцами. Это они его погубили.

Чем больше он это сам себе доказывал, тем сильнее разгоралось в нем чувство незаслуженной обиды. Такой уж он разнесчастный человек, что должен мучиться чужими болями. И эти мысли совсем его доконали.

Он растерялся и затаил обиду. Даже на поминки не хотел идти, Юлия Ивановна уговорила.

Его усадили на почетном месте рядом с сестрой. Сначала все сидели тихо, говорили уважительно, чуть ли не шепотом, и у всех был такой вид, словно им было неловко, что они еще остались жить на белом свете, и словно все в чем-то провинились перед Куликовым.

Федору это очень понравилось: не он один виноват, все, оказывается, переживают то же, что и он.

Он осторожно глянул на сестру: сидит неподвижно, слегка закинув побледневшее лицо, и, кажется, ничего не видит. Как будто она сидит одна-одинешенька и думает о чем-то таком, чего никому нельзя даже и знать.

Все сидели молча, ожидающе.

Тогда Анюта встала, подняла свою до краев налитую стопку.

— Дорогие мои друзья! — проговорила она неживым голосом. — Помянем незабываемого мужа моего Геннадия Алексеевича Куликова!..

Проговорила и стояла до тех пор, пока все не выпили. После этого опустилась на свое место и снова застыла, как камень.

И потом, когда пили и говорили про Куликова, какой он был хороший человек и выдающийся музыкант, она сидела, словно застывшая. Федор осторожно спросил:

— Ты чего?

Она не ответила.

Очень скоро все подвыпили, и начались обыденные разговоры о текущей жизни, о делах простых, житейских. Кто-то вспомнил и о своем горе, кому-то стало весело оттого, что его горе мимо прошло, — словом, обыкновенные застольные разговоры.

Сушильщица Инна Спиридоновна подняла стопку и потянулась к Анюте нетвердой рукой:

— За нас, миленьких! Не выдавай, Анюта!..

Тут только Анюта встряхнула головой, будто проснулась, накрыла свою стопку ладонью:

— Нельзя мне, тетя Инна. — И положила ладонь на свою налитую грудь.

— Нельзя так нельзя, а мы за тебя, за твою Светочку… Ты еще молодая, тебе еще пить да пить. И горькое будет, и сладкое…

Анюта ушла кормить дочку.

Застолье продолжалось. Федор вышел в сени. Тут собрались мужики покурить. Дверь на улицу открыта, на крыльце тоже курили и смеялись подвыпившие мужики. Федору наскучило все это, и он пошел к Юлии Ивановне. Там в тишине надеялся он посидеть, отдохнуть, потому что Катя, наверное, уже спит.

Он тихо открыл дверь и вошел. В кухне было темно, а из комнаты через неплотно прикрытую дверь проникал теплый розоватый свет и доносился торопливый шепот: Анюта разговаривает с Юлией Ивановной. Сначала Федор не понимал, о чем они там. Но вот Анюта проговорила:

— Как нам жить-то теперь?..

— Глупости это все. Выброси из сердца, — ответила Юлия Ивановна.

«Все про Куликова своего», — подумал Федор.

— Ненавистный он мне. И ничего с собой не могу сделать. Знаю, сама виновата, что такой вырос.

— Мал он еще, и спросу с него немного.

— Ох, не то… Вот в том-то и дело: невелик человек, а уж какой-то он ко всему равнодушный… Ну, пойду.

Она прошла мимо брата, не заметив его в темноте. А может быть, не захотела заметить — так подумалось Федору, и ему тоже хотелось, чтобы сестра не заметила его. Обиженный, ошеломленный затаился он в темном углу.

А подвыпившие поминальщики уже запели печальную, протяжную песню…

Федор не слыхал, как около него оказалась Юлия Ивановна. Она включила свет.

— Ты тут давно?

— Только сейчас зашел, — соврал он.

— Ну, вот и хорошо… — Она взмахнула маленькой рукой, словно отгоняя какую-то неотвязную мысль. — Хорошо, что пришел: посидишь с малышами. — Она еще на минутку задержалась около Федора. — Ничего, миленький мой, ничего. Пройдет время, плохое забудется, хорошее вспомнится, не переживай очень-то…

Она говорила все то, что обычно говорит человек человеку для утешения; и все знают, что так оно и будет, — все смоет время: и горе, и радость. Но если человеку одиннадцать лет и нет еще у него никакого житейского опыта, то в эти утешения он не верит. И Федору тоже казалось, что теперь уж так будет всегда. И ненависть сестры, и собственное чувство обиды — это на всю жизнь.

Ушла утешительница Юлия Ивановна. Федор стоял, в углу, как наказанный. Поминальщики уже запели про калину, цветущую в поле у ручья…

Проходя в свой кабинет, Анюта сказала секретарше:

— Евгения Гавриловна, до обеда меня нет.

— Хорошо, Анна Васильевна, — ответила секретарша, охорашиваясь и кокетливо играя красивыми глазами. Может быть, за это, а скорее всего за веселый легкий характер, многие звали ее просто: Евгеша. За тридцать женщине, а она все играет, и никто ее не осуждает за это. Привыкли. Когда еще Анюту впервые избрали депутатом райсовета, секретарша так же кокетничала. За это время Евгеша и замуж вышла, и двух детей родила, а привычек своих не бросила.

Привычка — это такая особенность, которую сам перестаешь замечать, а окружающие замечают, и даже используют в своих интересах. Поэтому, как на собственном опыте убедилась Анюта, руководитель должен скрывать свои привычки. Самой-то ей не всегда это удавалось. Она второй год работает заместителем председателя райсовета, и ее привычки не раз ее подводили. Вот сегодня ей надо подготовить проект решения, и она, как говорится, ушла в подполье, но стоит появиться посетителю, который сумеет разжалобить Евгешу, и придется принять этого посетителя, выслушать его, разобраться. И полдня пропало.