Михаил Бубеннов - Орлиная степь

— Зря я тебя сейчас похвалила!

— Но что же в них, з этих телеграммах?

— Здесь не его слова, — медленно и строго ответила Анька.

Леонид стиснул в руках бланки и разом прижал их к своей груди.

— Как не его? — крикнул он вдруг сорвавшимся голосом — А чьи же?

— Не знаю чьи, а только не его.

— Ты хочешь сказать, что это не Деряба шлет тебе телеграммы?

— Да.

— Так кто же?

— Не знаю.

— А Деряба? По-твоему, он не в Москве? Где же он?

— Он здесь.

— Где здесь? Где? Где?

— Не кричи ты, дурной! — прикрикнула Анька и оглянулась по сторонам. — Я не знаю где, но я догадываюсь…

— Анька, умница ты! Анька! Анька! — весь горя и дрожа, приглушенно выкрикивал Леонид, хватая Аньку за руки. — А ты знаешь, у меня ведь тоже были такие мысли. Ой, думаю, здесь, здесь он! Да вот все слышу, — получаешь телеграммы. Значит, думаю, ошибся. Ну, Анька, целовать тебя или нет?

— Не надо.

— И ты думаешь, это он… убил Костю?

— Да.

Агрегат Тимофея Репки уже приближался к краю пахоты. Леонид бросился к трактору и, едва Репка остановился, сам рванул дверь кабины.

— Слушай, Тимофей, ты очень устал? Сможешь еще поработать?

Через минуту Леонид шагал на стан так широко, что Анька, стараясь поспеть за ним, то и дело принималась бежать.

Солнце уже скрылось за гребнем высокого метельчатого камыша. Днем над северным побережьем Бакланьего одиноко, с мягким шелестом проносились кряковые селезни, безуспешно разыскивая своих подруг, схоронившихся в дебрях лабз, в своих гнездах, да низко над камышовой глухоманью, ловко планируя, проплывали зоркбглазые болотные луни. И только непоседливые камышевки надоедливо сновали в сухих зарослях вокруг полянки, будто без конца рассматривая Дерябу и Хаярова, которые лежали здесь на изъеденных молью кошмах. А вот теперь, едва завечерело, всюду полезли с лабз на воду покормиться засидевшиеся на яйцах утки: они всюду булькали, плескались, осторожно подавали голоса. Первым поднялся с кошмы Хаяров.

— Пойдем, а? — предложил он Дерябе. — Нам ведь тоже кормиться пора.

— Обождем, — не сразу ответил Деряба; он лежал на кошме навзничь, прикрыв ладонью глаза, должно быть о чем-то мучительно думая.

— Да ведь жрать охота!

— Ну и утроба у тебя! Никак не насытишь!

— Это от безделья, ~ попытался оправдаться Хаяров. — Сидишь, сидишь тут, в этих камышах, как дикая выпь, ну и тянет на жратву… Да и чего мы жрем? Этой их… казахской мазней мне все кишки залепило! Сейчас бы рубануть с кило жирной ветчины — вот бы да!.. Пойдем, шеф, слышишь, уже дымком наносит с берега…

— Не ной ты над ухом! — сердито сказал Деряба и шумно перевернулся на бок, чтобы не встречаться с дружком взглядом.

Некоторое время Хаяров, стиснув скулы, недобро, пожалуй даже с озлоблением, смотрел на согнутую спину Дерябы, потом, шмыгнув носом, презрительно произнес вполголоса:

— Дрейфишь ты, шеф, вот что!

Деряба не вскочил, как можно было ожидать, а лишь едва приметно дрогнул всем телом, а затем начал легонько скрести ногтями поваленный ветром камыш.

— Дальше…

— Дрейфишь, вот и не идешь на берег.

— Дурак ты! Зелень поганая! — заговорил Деряба, вероятно понимая, как опасно ему терять сейчас свой обычный властный тон. — Тебе бы только брюхо набить. А вдруг кто заедет на машине? Не успеешь и тягу дать!

— А ночевать там не боишься?

— Ночью нас не возьмешь. Как залают собаки, мы тут же в камыши — и след простыл…

— Врешь, и ночевать дрейфишь, да деваться некуда! — с внезапной решимостью напрямую отрезал Хаяров; выражение его орлиноносого лица стало особенно хищным. — Я давно вижу: сдала твоя кишка, того и гляди напустишь в штаны! Ненадолго же хватило твоей храбрости! Так чего же мы сидим здесь целых две недели? Чего ждем? Надо же уходить, пока не поздно!

Но даже и такие неслыханно обидные речи Хаярова не сорвали Дерябу с кошмы.

— Много ты понимаешь! — воскликнул он как бы с сожалением, явно избегая задираться с Хаяровым и тем самым обнаруживая свою слабость.

— Ну, хорошо, я согласен, сразу нельзя было уходить, — продолжал Хаяров, веря и не веря своим невеселым наблюдениям над Дерябой. — Нас могли схватить в любом месте, особенно на станции или в поезде… А через неделю, когда все успокоилось, почему не сигануть было отсюда? Молчишь?

— Ох, зелен ты, зелен! — проговорил Деряба и, неожиданно поднявшись, обтер грязными ладонями заросшее густой рыжей щетиной лицо словно продирал заспанные глаза. — Слушай, ты свистун, да мотай на ус! Нам надо было сразу же уходить отсюда…

— Но ты же говорил, что нас поймают!

— Говорил, да позабыл о психологии, — сдержанно, стараясь не уронить своего достоинства, признался Деряба. — Психология — мудреная наука. Ну, сам знаешь, кто из нас не ошибается? На ошибках учимся.

— Объясни толком, — угрюмо попросил Хая-ров; с некоторых пор он привык чувствовать себя с Дерябой на равной ноге.

— Маху дали! — ответил Деряба и замялся, почему-то не решаясь сразу открыть перед Хаяровым все карты. — Тут вот какое дело… Сразу-то нас, пожалуй, никто и не искал, вот как я теперь думаю… Подозрение было на этих трех горлопанов из Лебяжьего да на Ваньку Соболя, почему их и взяли. Подозрение было немалое, так зачем же еще кого-то искать? И они не искали… Мы могли тогда легко уйти. А помучились они с этими четырьмя балбесами — и схватились за головы. За кем вины нету, того сразу видно. Иной и сам на себя наболтает, а ему все одно не верят… Вот теперь они и поняли, что мы их направили по ложному следу. Спохватились и шныряют по всей степи. Не хотел тебе пока говорить об этом, да раз уж ты такой храбрый — получай. Соображаешь, как нелегко уходить теперь отсюда? Вот я и думаю.

Откровение Дерябы оглушило Хаярова будто громом. Некоторое время он сидел на кошме, вцепившись в нее руками с таким чувством, словно летел на ней, как на ковре-самолете, но не в облака, а в пропасть. «Влопались! Ой, влопались! Ой, сели! — кричала вся его утробушка. — Вот отчего ему и жратва на ум не идет! Сели! Да как же теперь смыться-то отсюда?»

— Ну, кто из нас сдрейфил? Я или ты? — глядя на Хаярова исподлобья, с ненавистью, хрипловатым голосом спросил его Деряба. — Гляди, какие у тебя со страху-то глаза! Как у филина. Тьфу, свистун поганый! Он еще Дерябу критиковать! Не-ет, тебе еще далеко до Дерябы!.. Я вот все знал, да никакого виду не подавал, а ты? А вот сейчас я тебе, если на то пошло, еще добавлю и тогда посмотрю, какая у тебя, такого храбреца, будет морда! Да знаешь ли ты, свистун, что нам сейчас и носа высунуть отсюда нельзя? Особенно тебе, у тебя он вон какой, хоть целину им подымай… Ты знаешь, как теперь розыск поставлен? Нажал кнопку — и заработала машина. Тут тебе и телеграф и рации… Куда ни сунься — и все к ним в лапы!