Михаил Бубеннов - Орлиная степь

Илья Ильич Краснюк не раз хватался за волосы от досады, что накануне, поддавшись желанию избавиться от Багрянова, он в спешке да волнении не подумал, как может отнестись к его назначению Степан Деряба. Он понимал, что Багрянов-то, конечно, все это предвидел, потому и попросился на место Репки. Назойливый москвич добивался изгнания Дерябы, а добился большего — разгрома всей его бригады. Илья Ильич был взбешен от своей оплошности и коварства Багрянова.

Необычное событие встревожило и всех остальных руководителей станции. В течение дня они не один раз собирались в кабинете Ильи Ильича. Судили-рядили на все лады: некоторые побаивались, что слух о развале целинной бригады, да еще накануне выхода в степь, может быстро дойти не только до районного центра, но и до Барнаула и всюду произвести неблагоприятное впечатление. В этих беседах вскоре определились, а затем и столкнулись два мнения: Краснюка и Зимы. Директор предлагал принять все меры к тому, чтобы восстановить бригаду во главе с Дерябой и сделать вид, будто ничего и не было, главный агроном решительно, даже слегка озлобляясь, возражал против такого плана. Схватываться начали они еще при людях, а уж как следует заспорили наедине.

Они стояли друг перед другом у стола.

— Значит, вы предлагаете пойти на поклон к пьянице и хапуге? — спросил Зима, впиваясь темным, прожигающим взглядом в Краснюка. — Идите. Деряба, конечно, ждет вас: поважничать он любит. Только не забудьте прихватить с собой четверть водки!

— Оставьте ваши глупости! — повысил голос Краснюк.

— А так он на мировую не пойдет!

— Стало быть, по-вашему, мы можем спи койно наблюдать, как разбегается целая бригада?

— Если кто бежит, пусть бежит.

— Ну, знаете ли, так все разбегутся отсюда!

— Не разбегутся: у нас здесь не стадо.

— Я не пойму вас, — сказал Краснюк, весь заливаясь алой краской. — Очень похоже, что вы даже радуетесь развалу бригады?

— Я не скрываю этого, — ответил Зима.

— И вас ничто не беспокоит?

— Меня всегда беспокоит только дело, — подчеркивая каждое слово, ответил Зима, не боясь обидеть директора намеком на то, что его-то он не относит к числу таких людей. — Потому-то я и очень рад, что бригада Дерябы распалась. Для дела это хорошо. Даже очень хорошо. Жалею только, что не случилось этого раньше… Зачем' же ее восстанавливать? Чтобы она разбежалась еще и в степи?

— Выйдет бригада в степь — будет не хуже других, — сказал Краснюк. — Конечно, если без Багрянова…

— При чем тут Багрянов?

— Один он во всем виноват, — ответил Краснюк с раздражением. — Он знал, что делает… Не допусти я ошибку, не назначь его вместо Репки — ничего бы не случилось. Бригада взбунтовалась только из-за него. Там все считают, что он оклеветал Дерябу…

— Кто все? — спросил Зима. — Дружки Дерябы?

Действительно, еще вчера вечером, сразу же после драки, по Залесихе разошелся слух о том, что-де Багрянов оклеветал Дерябу, заявив, что предотвратил его нападение с ножом на Репку. Но слух этот поддерживали, и очень рьяно, лишь дружки и собутыльники Дерябы. Все остальные, наблюдавшие за дракой, молчали: или в самом деле не видели Дерябу с ножом в руках, или, скорее всего, боялись его мести.

— Хорошо, оставим это… — сказал Краснюк, дав круг. по кабинету и вновь останавливаясь перед Зимой. — Но что предлагаете вы?

— Поставить на Дерябе крест, — ответил Зима.

— А потом?

— Создать новую бригаду. Из новых людей.

— Во главе с Багряновым?

— Бесспорно.

— Я знал, что вы именно это скажете, — с ехидством заключил Илья Ильич, на этот раз особенно судорожно подергав губами и ноздрями; несомненно, что он испытывал к Багрянову самые неприязненные чувства. — И вы серьезно надеетесь на своего протеже?

— Очень надеюсь! — ответил Зима.

— А вам не мешают воспоминания?

— Только помогают! — быстро ответил Зима. — Если бы я не встретил его на войне, я не знал бы его жизни, как теперь знаю. Как же не надеяться на таких людей, как Багрянов? На кого же тогда надеяться? Побольше бы ехало сюда таких, как он!.. — Зима уставился на директора большим светлым лбом, будто собираясь бодаться, и вдруг спросил угрюмо: — Слушайте, Илья Ильич, а почему все же вы его невзлюбили?

— Разве ему мало вашего обожания? — в свою очередь, спросил Краснюк.

— Невзлюбить такого парня! Мне это кажется нелепостью, — сказал Зима серьезно.

— Даже нелепостью?

— Несомненно.

— Ну, это уже бред…

Зима тут же на весь дом хлопнул дверью.

Уроженец Залесихи, Николай Семенович еще до войны получил агрономическое образование и успел проработать в родной МТС два года. После войны его замотали по разным районным и областным должностям, хотя он, по складу своего характера, любил только живое дело, болел за землю и труд людей на земле. Осенью, когда партия бросила клич — всеми силами оказать деревне помощь, Зима с большой радостью вырвался из своего крохотного кабинетика в Барнауле в любимую степь и появился в Залесихе.

Появился он здесь со своей давнишней мечтой — добиться уничтожения пустующих степей. К этому времени в печати уже появились две обширные статьи Зимы, в которых рассматривалась проблема освоения целинных и залежных земель на Алтае, давно волновавшая весь край. Статьи нашли поддержку и одобрение в краевом комитете партии, где по этому вопросу уже шли оживленные разговоры и готовились соответствующие материалы для Москвы. Не прошло и трех месяцев со дня появления Зимы в Залесихе, а необычайно сложный вопрос, так волновавший его дни и ночи, был решен правительством в общегосударственном масштабе. Зима был потрясен тем, как решилось все поразительно быстро и, главное, с таким совершенно неожиданным, грандиознейшим размахом, и сказал себе, что отныне он счастливейший человек в алтайской степи…

На радостях Зима долго, по-дружески тряс за плечи нового директора Илью Ильича Краснюка, и его восторгам не было конца.

— Какое дело задумано! Како-ое дело!

— А справимся? — усомнился Краснюк.

— Справимся!

— Я ведь без опыта…

— Вот моя рука!

И действительно, Зима осторожно, тактично, с самыми добрыми чувствами стал помогать Крас-нюку в его повседневной работе. Однако вопреки всем ожиданиям Краснюк не очень-то любезно выслушивал и принимал его советы, а бывало, и раздражался от его доброй помощи. С еще большей неприветливостью и даже неприязнью Краснюк стал относиться и к тем молодым людям из новоселов, которые с особенным рвением брались за дело и горячо хлопотали об успехах- станции. Особенно невзлюбил он Леонида Багрянрва. «В чем дело? Почему такая нелюбовь ко всем, кто желает ему добра? — не однажды в последнее время думал Зима. — Болезненное самолюбие? Но только ли это?» При всем желании Зима решительно не мог объяснить поведение Краснюка лишь его природной нетерпимостью и своенравностью. Вскоре ему стало казаться, что здесь действуют какие-то другие причины. Но какие?