Михаил Бубеннов - Орлиная степь

— Я тоже иду, — сказал Леонид, обращаясь к Светлане. — Ты скоро соберешься? Собирайся, я подожду на крыльце.

Светлана быстро оторвалась от чемодана.

— Обожди, Леонид, что же я хотела сказать? — проговорила она, безотчетно стараясь призадержать около себя Леонида, но ей тут же стало стыдно за свой поступок. — Нет, нет, ты иди! Я быстро.

Светлана собралась было переодеться, но вдруг незнакомое ей прежде чувство так опалило и стеснило грудь, что ей захотелось разорвать на себе платье. Она бросилась к одному окну, затем к другому: нет, ни Хмелько, ни Леонид не показывались на улице. Значит, они вновь были вместе, вновь разговаривали или на крыльце, или во дворе!.. Первой мыслью Светланы было выбежать из дому, но она вовремя спохватилась и сдержала себя.

Одевалась Светлана — рвала и метала, то и дело бросаясь к окнам. После изящного платья лыжный костюм показался ей особенно грубым. Неуклюжие кирзовые сапоги с непс. лерно широкими голенищами уродовали ее стройные ноги. Новый, еще пышный ватник большого размера с подвернутыми рукавами топорщился на ее фигуре. «Чучело! Настоящее чучело!»—страдая всей душой, закричала про себя Светлана. Она вспомнила, как все самое простое кажется красивым на Галине Хмелько, и тут же, точно задыхаясь, бросилась из горенки.

Леонид стоял у ворот и смотрел, как Хмельно озорно шагала серединой улицы, расплескивая по дороге лужицы; надо быть очень счастливой, чтобы так идти по весенней земле…

Светлана внезапно побледнела и, придерживаясь за перильца, медленно, утомленно сошла с крыльца.

К полудню ветер затих, но зато солнце принялось вовсю гнать долой снега. Всюду струилась, стремясь в низины, журчала вода. Подмытые ручьями пласты снега оседали тяжко, со вздохом и хрустальным шорохом. Запах свежей снеговой воды покорял теперь все другие земные запахи.

На усадьбе МТС, как и все последние дни, было малолюдно и нешумно. Изредка в кузнице ковали железо, а у ее настежь распахнутых широких дверей брызгал огонь электросварки. За приземистой мастерской, напоминавшей обычный сарай, два человека в замасленных телогрейках выручали из сугроба комбайн. Там, где было кладбище разного железного лома, сверкали на солнце ржавые, в радужных масляных разводах большие лужи, и около них безмолвно бродили галки.

Бригада Леонида Багрянова выстроилась перед конторой — на том самом месте, где недавно выстраивались все бригады, уходившие на целинные земли. Пять новеньких красавцев «ДТ-54» блистали всеми частями, какими можно блеснуть в торжественный час. На правом фланге гордо стоял «С-80» — настоящий богатырь степей. Трактористы с тряпочками в руках еще и еще раз осматривали свои машины, любуясь их молодостью, изяществом и опрятностью. У одного трактора на буксире стоял полевой вагончик для жилья, у трех тракторов — огромные сани, сделанные из сосновых бревен и закованные для крепости так и сяк в железо. На одних санях, позади «С-80», возвышался огромный голубой бак для горючего, остальные были загружены бочками, частями разобранных прицепных машин, ящиками, кроватями, матрацами, чемоданами, узлами — самым разнообразным имуществом бригады.

Вокруг саней и вагончика, разговаривая негромко, толпилась вся бригада. Всем хотелось скорее тронуться в путь, и потому разговор шел торопливый, сбивчивый, обрывочный: о Лебяжьем, о весне, о степи…

Стараясь уединиться, Светлана одной из первых забралась на крайние сани, хотя ей меньше всех сейчас хотелось ехать в Лебяжье, и без всякого интереса приготовилась ждать, когда начнется митинг. С той самой минуты, как она увидела уходящую вдаль Хмельно, с мальчишеским озорством расплескивающую лужицы на дороге, ее уже не могло интересовать ничто, кроме отношения к ней Леонида. «О чем они говорили, когда были одни? О чем? — без конца гадала и терзалась Светлана. — И почему она уходила такой счастливой?!» Не случилось пока ничего страшного, кроме ее внезапной тревоги, а Светлане уже стало невыносимо тошно. «Что же будет в Лебяжьем? — с дрожью в душе подумала Светлана. — Ведь она там! Ведь она ждет!» Ей вдруг захотелось соскочить с саней и, не говоря ни слова, скрыться невесть куда…

Позади раздался тоскующий девичий голос:

— Ох, и куда же нас несет? Куда несет?

Среди чемоданов и узлов, копошась, устраивалась в путь прицепщица Анька Ракитина — худощавая, остроносая, но грудастая девица лет. двадцати пяти, игривая и разбитная, прослывшая в Залесихе отчаянной гуленой. Не успев как следует усесться, оНа тут же принялась охорашиваться: сбросила шапку, поправила густые каштановые кудри, звонко щелкнула сумочкой и, заглядывая в зеркальце, любуясь собой, принялась густо красить и без того яркие губы.

— Несет-то, говорю, куда? Светлана вздохнула и не ответила.

С высоты бригадного скарба Анька зовущим, блудливым взглядом красивых темно-карих глаз осмотрела особенно приятных ей парней, толпившихся у тракторов, наслаждаясь сознанием, что многим нравится, и вновь заговорила со Светланой:

— А почему ты грустная? В чем дело?

— Грустно что-то, — нехотя ответила Светлана.

— Ну, тебе-то что грустить! Ты со своим едешь!

Светлана вспыхнула и, опасливо озираясь, прошептала:

— А ты разве одна?

— Одна. Мой-то сейчас не при деле. Светлана видела Аньку в обществе разных парней и не знала, кому она отдает предпочтение, а слухам о ней старалась не верить и сейчас впервые смущенно поинтересовалась:

— Это… кто же он?

— Разве не знаешь? — удивилась Анька. — Сам Деряба.

Светлане стало неловко, и она отвела взгляд.

— Как же ты не знала? — продолжала Анька удивленно. — Ведь твой же горластый все сделал. Все из-за него!.. Красивый парень, ничего не скажешь, а характер просто невыносимый! Даже не знаю, как с ним можно жить, с этаким задирой?

— Зачем же ты едешь одна? — спросила Светлана.

— Ой, не спрашивай! Сама не знаю!..

— Осталась бы с Дерябой…

— Он собирается на курсы комбайнеров, а разве меня туда пошлют?

— Почему же не пошлют? Попросись!

— Ненадежная я, — вдруг с необычайной легкостью созналась Анька, но тут же решила поправить дело шуткой: — Усну еще на комбайне!

В другое время Светлана, вероятно, не проявила бы никакого интереса к сердечной жизни Аньки, но теперь, когда мысли Светланы были точно взвихрены ревностью, ее невольно тянуло поговорить о любви и разлуке. Она приблизилась к Аньке и заговорила шепотом:

— Дерябу любишь? Очень?

— Люблю, — помедлив, не совсем уверенно ответила Анька и, словно оправдываясь, добавила: — Я ужасно влюбчивая!

— Скучно тебе будет без него.

Анька вновь взглянула на парней и, притворно вздохнув, ответила смиренно, нараспев: