Михаил Бубеннов - Орлиная степь

— Дружки-то твои работают. Туда пойдешь?

— Нет, дождусь здесь… Скоро ведь?

В ответ Феня Солнышко только кивнула головой на запад: дескать, разве не видишь, где солнце? Стараясь разговорить ее, Деряба показал на протянутой руке волчонка.

— Вишь, кого нашел?

— Вижу, — сдержанно ответила Феня.

— Полный мешок. Вон что делают!

— Тебе везет на даровщину.

— Счастье! — самодовольно объяснил Деряба.

— На даровщину счастья не бывает.

— Рассуждаешь ты! — воскликнул Деряба, криво ухмыляясь. — Больше двух тысяч отхвачу — мало? Чем же это не счастье?

— Нашел счастье — в волчьем логове! Не много же тебе надо!

— Я не жадный.

В знак того, что разговор о счастье Деряба считает оконченным, он на какое-то время опустил глаза, затем, стараясь показать характер, спросил развязно:

— Моя-то зазноба где?

— Спит. Она в ночной…

— Толкни ее в бок, а? — Нельзя. Не время.

— Выдрыхлась небось?

— Некогда ей было! После ночи — сразу в Лебяжье, в баню, а приехали — шум да гам; едва успокоились и улеглись. — Феня коротенько, горестно вздохнула, подумала и неохотно сообщила: — У нас тут сегодня большая беда: председатель колхоза в одночасье помер.

— Здесь? От чего же?

— Известно, от сердца.

Из приличия Деряба покачал головой.

— Вот я и говорю: уходил бы ты отсюда, подальше от греха! — продолжала Феня Солнышко, скрестив руки на высокой груди и маленькими темными глазками пронзая гостя в упор. — Понимать должен, тут все теперь в сильном расстройстве, а у бригадира — у того совсем темно на душе… Зачем тебе здесь, да особо в такое время? Что тебе приспичило? Бригадир-то ведь запрещал тебе являться сюда… Ну и не лезь на рожон. Не малый.

Лицо Дерябы, одутловатое, облупившееся от солнца и с заплывшими глазками, за то короткое время, пока говорила Феня Солнышко, странно побурело, словно он, таясь, боролся с удушьем. Но все же Деряба, опохмелившийся сегодня в меру по причине нехватки водки и окончательно протрезвевший за день, удержался от- крика и ответил Фене довольно мирно, хотя и угрюмо:

— Попрощаться мне с дружками надо.

— Вон что! Уезжаешь, что ли?

— Уезжаю. Москва ждет.

— Мы по радио слыхали, — съязвила Феня с самым невинным видом. — Прямо помирает Москва от тоски по тебе. Ну, что ж, дорожка накатана. Зазнобу-то с собой берешь?

— С собой!

Оглядевшись, Деряба направился в конец пруда. Разговор с остроязыкой и беспощадной поварихой все же так взбесил его, что он до боли сжал челюсти и, ступая, с силой ударял подошвами сапог о землю, будто стараясь сделать ей больно. Выбрав среди берез место с таким расчетом, чтобы удобно было наблюдать за всем станом, он без всякой предосторожности бросил наземь ружье, а затем и мешок с волчатами — те вякнули в несколько голосов на весь колок и со скуленьем закопошились в мешке… Совсем недавно Деряба держал в мыслях похвастаться волчатами перед бригадой, но теперь у него неожиданно пропала всякая охота потешать здешнее общество. Зачем-то осмотрев со всех сторон, особенно с брюшка, запотевшего в руках волчонка, он взял его за полуголые задние ножки и, размахнувшись, с силой ударил головой о комель старой, шершавой березы…

Запах крови всегда странно возбуждал Дерябу. Убивая волчат одного за другим и обдирая их, он все больше и больше ожесточался и, наконец, почувствовал приближение того мрачного, грозового состояния духа, которое временами бывало у него в последние годы. «Тихо! Тихо! — скомандовал Деряба сам себе. — Назад!» Весь день он тосковал по водке, но теперь, зная себя, мог только радоваться, что трезв.

Белые березы медленно розовели. Одно время тракторы рокотали совсем близко, иногда у самой опушки колка, но постепенно их рокот отдалился и стих—все они ушли в дальний конец клетки, делая последний круг. В колке после их ухода отчетливо загремела на тысячу ладов веселая птичья разноголосица — пичуги торопились что-то обсудить еще до вечерней зари.

Ударив о комель березы четвертого волчонка, Деряба вдруг услышал позади голос Аньки:

— Ой, да что ты делаешь!

Вероятно, ее все-таки разбудила Феня Солнышко.

— Иди сюда! — позвал Деряба, бросая волчонка на землю рядом с окровавленными шкурками.

— Не пойду я туда!

— Испугалась? Нервы слабые?

Обтерев руки о мешок, Деряба подошел к Аньке, сел рядом под березой у пруда, опустив с обрывчика ноги, приблизился к ней, заглядывая в лицо.

— Ой, да от тебя псиной несет! — брезгливо отстраняя его локтем, тихонько сказала Анька.

— Не от меня — от волчат.

У Дерябы уже закипели на языке ядовитые слова, но он все же сдержался, и Анька, в свою очередь, заглянув ему в лицо, удивленно спросила:

— А ты никак трезвый, а?

— Как ангел! Сам себе противный.

— Где ж ты пропадал со вчерашнего дня?

— Блудил.

— Блуди-ил?.. Ну, а ночевал-то где?

— Теперь под каждым кустом ночуй.

— Холодно же еще ночью-то…

В голосе Аньки звучало недоверие.

— Ревнуешь? — осклабясь, спросил Деряба. — Думаешь небось, забрел куда-нибудь к сибирячке? Ха-ха! Где ее найдешь в степи? Не страдай! Верно говорю: свалился замертво под куст и проспал до утра, а сегодня едва оклемался да вот набрел на логово…

Анька вздрогнула, должно быть со сна.

— Значит, в Москву едешь? — спросила она на удивление равнодушно, поправляя косыночку, которой были стянуты ее пышные кудри. — А что же… на курсы?

— Отказали, — солгал Деряба.

Анька прижалась спиной и затылком к березе, в спокойном и слегка меланхолическом раздумье приподняла худощавое лицо с очень яркими и сочными губами. Ни в ее лице, ни даже во взгляде не видно было никаких следов обычного оживления и кокетства, которое не покидало ее в обществе мужчин. Она была на удивление проста и сдержанна.

Деряба очень обрадовался ее равнодушию. В его ближайших планах для Аньки решительно не находилось места. В Заячий колок Деряба пришел только затем, чтобы встретиться с дружками, а совсем не ради нее. Он никогда и никого еще не любил. Никакой любви не было у него и к Аньке, хотя он иногда устраивал ей даже сцены ревности, как это делают все люди. Однако отношения с Анькой не только обеспечивали ему известные удобства в холостяцкой жизни, но и весьма приятно отвечали той особой хищнической страсти, которая давно уже ядом разливалась в его душе. «Похоже, я отвалюсь от нее без шума», — подумал Деряба и, склонясь к Аньке, вроде бы заигрывая, потрогал пальцами кудряшки у ее виска. Поехать вместе в Москву не предложил, что все же было рискованно, а лишь осторожно спросил:

— Ну, а как ты? Надумаешь со мной?

— Нет, не надумаю, — ответила Анька немедленно и очень решительно.

После такого ответа Деряба мог безбоязненно изображать себя обиженным в самых своих лучших чувствах, что он и не замедлил сделать.