Всеволод Кочетов - Секретарь обкома

— Полностью вас поддерживаю. — Василий Антонович дружески кивнул Забелину. — И не только поддерживаю, но просто прошу принять участие в разработке таких проектов, таких типов домов. Вот переустраивают свое село в Забо-ровье…

— Ну да! — перебил его Забелин. — Разработаешь, как будто бы и согласятся, похвалят. А потом и пойдет: это убери — излишество, то исключи — украшательство. А в итоге ящик с дырками для дверей и окон. Посмотрите жилые кварталы Свердловского района. Стесняемся и расписываться на таких сооружениях.

— Вот это вы уже не совсем хорошо сказали. — Василий Антонович достал портсигар, взял папиросу, закурил. — Продолжение вашей мысли такое: пусть что ни дом, то памятник эпохе, пусть их будет меньше, но пусть они будут дворцы, пусть в них живут немногие счастливчики, зато как живут! Так? Не ошибаюсь?

— В общем, это недалеко от моей мысли.

— Нет, дорогой товарищ… Простите, как ваше имя?

— Николай Гаврилович.

— Дорогой Николай Гаврилович! Страна наша богата. Но ещё не до такой степени, чтобы каждый уже сегодня мог жить во дворце. Мы способны построить очень много, но ещё не дворцов. Значит, как же быть? Значит, пусть одни живут в тех дворцах, которые мы будем строить в год по штуке — с лепкой, позолотой, штофной обивкой. А другие? Другие, то есть миллионы и миллионы, пусть смотрят на них и облизываются, пусть живут в старом гнилье, доставшемся нам ещё от царя? Нет, Николай Гаврилович, Центральный Комитет нашей партии с таким умонастроением не согласен. Центральный Комитет нашей партии и наше правительство хотят, чтобы как можно быстрее было покончено с халупами, с развалинами и полуразвалинами, с бараками, чтобы каждый советский человек жил в жилье светлом, чистом, теплом, с ванной, с газом, со всем, что делает человеческую жизнь удобной и здоровой. Вы хотите сегодня дворцов, которые бы прославляли эпоху коммунизма. А мы меньше всего думаем о прославлении. Мы хотим, чтобы строители коммунизма жили хорошо. Надо строить дешево, чтобы на одни и те же средства построить как можно больше. В данном случае правильным будет только такой лозунг: чем больше, тем лучше.

— А потом нас проклинать станут за эту ско-ростройку, за звукопроницаемость, за то, что нет кладовок в квартирах, за узкие коридорчики, тесные передние, за однообразие.

— Скажите, а вы проклинаете тех, кто строил бараки вокруг Кузнецкого металлургического, вокруг Челябинского тракторного, вокруг Ростсельмаша, вокруг… вокруг сотен и тысяч новостроек первых пятилеток?

— Что ж тут проклинать? Так надо было. Другого выхода не было. Теперь их ломают, эти бараки, во многих местах уже и сломали, на их месте построены наши коробки.

— Ну вот и нам потомки простят наши, как вы говорите, коробки. Они, потомки, будут богаче нас, как мы стали богаче тех, кто строил бараки. На месте коробок они построят дворцы. Это уже их дело.

— А все-таки…

— А все-таки… — Василий Антонович не дал себя перебить. — А все-таки, даже и при том условии, что надо строить дешево и экономно, на коробках успокаиваться нельзя. Это уже дело ваше, дело архитекторов, пофантазировать, подумать, поиграть мыслью, поискать наилучших решений. Дома должны быть и красивыми. Разве для этого непременно надобны золото и лепка? А цветной цемент? А разноцветная керамическая плитка? Почему она должна быть только рыжей и серой? Да из нее можно мозаичные картины выкладывать, если захотеть да подумать как следует. Мало ли возможностей у человека со вкусом! Иной из желудей, из сосновых шишек, из палок и веток такие чудесные фигурки делает, что у другого из бронзы, из мрамора не получается.

Через несколько дней Баксанов позвонил и сказал, что он хотел бы, чтобы Василий Антонович принял их вдвоем с архитектором Забелиным всего на пять минут Василий Антонович назначил время. Они пришли и заявили, что хотят поехать в Заборовье, о котором помянул в беседе Василий Антонович, и помочь колхозникам поразмыслить над благоустройством села.

— Там место, главное, очень хорошее, — сказал Баксанов. — Высокий берег, обрыв, село издалека видно.

— Каждое уродство будет в глаза бросаться, — добавил Забелин. — Нельзя этого допускать.

— На флоте в таких случаях говорят: добро! — Василий Антонович пожал руку Забелину, затем Баксанову. — Очень, очень рад вашей инициативе, товарищи.

После их ухода он созвонился с редактором областной газеты, пусть, мол, напишут о таком начинании известного писателя и старгородского архитектора. Может быть, почин их и другим понравится.

Василия Антоновича до крайности удивило, что после заметки об этом в «Старгородекой правде» появилась другая заметка: поэт Птушков, оказывается, заявил корреспонденту, что полностью поддерживает Баксанова и Забелина, что деревня сейчас предъявляет большие требования к культуре, и поэтому он, Птушков, едет в деревню изучать жизнь, хочет окунуться в действительность, чтобы затем отразить ее в своих произведениях.

Пригласил Огнева, спросил, не знает ли тот, в чем дело, откуда такой поворот в сознании поэта.

— С тех пор, как вы обратили на него мое внимание, Василий Антонович, — ответил Огнев, — я с ним упорно и повседневно работаю. Получалось пока что плохо — он упрямый. А вот пришел и говорит: еду. Ну я позвонил в редакцию, посоветовал, чтобы организовали соответствующий материал.

— Очень хорошо, если человек за ум взялся. Значит, не безнадежен. Я же вам говорил. Жаль только, что у меня не нашлось времени потолковать с ним.

— Я с ним много говорил.

— Вот и результат! — Василий Антонович был доволен. — Прекрасный результат.

Потом появилась ещё заметка — о том, как встретили Птушкова в селе Озёры, какое ему отвели жилье, как он пришел в библиотеку, в клуб, что сказал, что говорили ему. «Наша жизнь, наша действительность способны воспитать даже такого развинченного человека, — размышлял Василий Антонович. — Мичурин говорил, что нельзя ждать милостей от природы, надо их брать у нее. Так, конечно, и с человеком. Неправильно сидеть и дожидаться, пока он сам придет к сознанию необходимости перемен в своем поведении, надо умело побуждать его к этому».

На призыв Баксанова и Забелина откликнулся не только Птушков. Многие писатели, архитекторы, художники заявили о своей готовности помогать селу культурой. «Старгородская правда» изо дня в день сообщала об этом на своих страницах. Такие заметки Василий Антонович прочитывал с интересом, с волнением. «Хорошо, хорошо, — радовался он. — Лиха беда начало. Потом пойдет лучше».

Одним пасмурным ноябрьским утром сидел он над газетой и красным карандашом отчеркивал заинтересовавшие его места в статьях. Вошел Сергеев.

— Странная вещь, Василий Антонович. — Председатель облисполкома был явно встревожен. — Из сельсоветов сообщают, что по колхозам ездят какие-то закупщики и закупают у колхозников скот. Я навел справки. Оказывается, это из Высокогорской области. Они что, рехнулись, что ли? У самих поголовье чуть ли не вдвое скакнуло против прошлых лет, а ещё чужое скупают. Этак они нам могут большие неприятности причинить. Я позвонил другим соседям Высокогорья — в Приозерскую область. Да, тоже, говорят, заметили подобное явление.