Всеволод Кочетов - Секретарь обкома

Но когда он возвратился с завода, Юлии дома не было. Возле Павлушки, одетая в белый медицинский халат, сидела Майя.

— Вы? — сказал он. — Как? Почему? Что это значит?

— Я немножко опоздала утром, — ответила Майя, смущаясь и краснея. — Вы уже ушли. Здесь была сестра вашей мамы. Я сказала ей, что меня прислали из детского сада. Но я не совсем сказала неправду. Я заходила к заведующей детским садом. Она мне вот этот халат дала.

Получалась нелепость. Работницы его участка в ущерб своему отдыху возятся с его ребенком… Что же это такое?

— Майя! — Он был строг. — Вы этого не должны делать.

— Извините, Александр Васильевич. — Майя поднялась со стула. — Я это очень должна делать. Вы сами говорили, что наш участок станет участком коммунистического труда. Значит, мы уже теперь обязаны относиться друг к другу так, как будет при коммунизме.

Александр понял ее маленькую хитрость и улыбнулся. Тогда улыбнулась и она:

— А разве не правда?

— Правда, Майя, правда. Но делать этого все-таки не надо.

Его радовало, что Павлушке было уже значительно лучше, что градусник, как Майя дважды записала на листе бумаги, показывал тридцать семь и восемь и тридцать семь и четыре, что Павлушка уже вовсю возится в кроватке с сеткой. К нему туда были перетащены почти все его игрушки; он сидел среди плюшевых медведей и жестких железных пожарных машин, автобусов, обломков «металлоконструктора» и то и дело звал: «Тетя Майя, тетя Майя!..»

Александр попросил:

— Майя, может быть, вы сыграете что-нибудь? У нас, правда, не рояль, а пианино. И его давно не настраивали.

— Нет, ничего, — ответила она. — Я пробовала. Я играла вашему малышу баю-баю. Хорошо, я, пожалуйста, сыграю.

Майя пошла к пианино, в столовую; Александр поставил стул в дверях, чтобы одновременно видеть и Майю и Павлушку.

У Майи не было техники, играла она любительски. Но вкладывала в игру такое чувство, что пианино негромко и задумчиво пело под ее пальцами. Майя играла незнакомые Александру небольшие и несложные пьески.

У всех в семье были свои ключи от квартиры, никто из Денисовых не звонил у дверей. София Павловна, возвратившаяся с работы, так и застала Майю у пианино и Александра на стуле в дверях.

После появления Софии Павловны Майя пробыла не более пяти минут, попрощалась и ушла, сказав, что ее ждет сестра, что уже скоро и на работу надо. Александр сказал, что проводит ее до автобуса, и, как Майя ни упрашивала его не ходить на улицу, отправился вместе с нею.

— Я ведь завтра все равно приду снова, — сказала Майя мягко, но упрямо, когда они уже стояли на автобусной остановке.

— Я это понял, — ответил Александр. — И хорошо, что послезавтра воскресенье, иначе вы бы свалились сами.

София Павловна встретила его вопросительным взглядом.

— Кто эта златокудрая фея, сын мой? Хотя бы в общих чертах. И как она здесь оказалась? А?

— Это, мамочка, я же тебе сказал: Майя Си-берг, аппаратчица из нашего цеха. А как она здесь оказалась, с этим вопросом ты лучше обратись к своей сестре, к Юлии Павловне.

Оба они, и Александр и София Павловна, дружно набросились на Юлию вечером, едва та возвратилась из театра.

— Я одно тебе скажу, Шурик, — ответила Юлия, — не всему, что происходит с нами в жизни, непременно надо сопротивляться. Так ведь, ненароком, и очень хорошее оттолкнешь от себя. Иногда полезно поплыть немножко по течению.

— Юлия, оставь эти теории при себе, — сказала София Павловна.

Александр не сказал ничего.

Майя пришла, конечно, и назавтра. И, действительно, хорошо, что затем было воскресенье, а к понедельнику Павлушка окончательно поправился, иначе, по мнению и Александра и Софии Павловны, она бы уже не смогла стоять на ногах. Но это только по их мнению; сама Майя утверждала, что чувствует себя прекрасно, а Юлия сказала о ней:

— Чудаки вы! Молодая и крепкая девушка, не изнеженная, выросшая в труде и заботах… Вы даже не представляете запаса ее сил и ее возможностей, уважаемые.

В понедельник Александр свез Павлушку в детский сад и сразу же встретил в цехе Майю: наступила такая неделя, когда Майя работала в дневную смену. Они поздоровались, как старые, хорошие и добрые друзья.

— Я этого никогда не забуду, Майя. Она промолчала.

В тот день Булавин сказал Александру:

— Я иду сегодня к директору. Буду острейшим образом ставить вопрос о ремонте оборудования. Может быть, сходим вместе, Александр Васильевич?

«Он же знает отношения отца и Суходоло-ва, — подумал Александр. — Почему он зовет с собой меня: потому ли, что мне не верит, или потому, что как раз верит?» Его сомнения рассеялись в кабинете Суходолова. Булавин начал там разговор так:

— Я нарочно привел с собой Александра Васильевича. Вы друг его отца, и вы не сможете заподозрить его в том, в чем постоянно обвиняете меня: в петушиных наскоках на вас, в предвзятости, в склочничестве. Александр Васильевич — человек принципиальный, это уже все в цехе по-чувст Еовали. Пусть он меня опровергнет, если я хоть в чем-то неправ, хоть что-то преувеличиваю. Цех надо останавливать. Мы не можем…

— Нельзя его останавливать! — Суходолов поднялся с кресла. — Ни в коем случае. Вы обязались на декаду раньше выполнить годовой план. Вот и выполняйте. И перевыполняйте. А затем… уж тогда… с Нового года…

— Это риск, риск! — Булавин повысил голос.

— Вы пределыцик! — повысил тон и Суходолов. — Напрасно вы притащили с собой инженера Денисова. Вы и его хотите втянуть в интриги, в свою мышиную возню.

— Николай Александрович, — сказал Александр. — Начальник цеха прав, требуя остановки на ремонт. Лучше мы потом наверстаем упущенное.

— Да? Потом? А год закончим с позором? Нет, дружки дорогие! Так большевики никогда не рассуждали. Кровь из носу, а дай то, что от тебя требуют, что ждут от тебя партия и правительствен И я дам продукцию сверх плана, чего бы это и вам и мне ни стоило! Ясно?

— Но это же неразумно. Это просто глупо! — Александр краснел от волнения.

— Тебе рано, Александр, судить старших. Ты же не этот крикун и склочник. — Суходолов кивнул на Булавина. — Я пожалуюсь отцу.

— И я пожалуюсь отцу, — твердо ответил Александр. — Но не как сын, а как член партии и инженер, и не как отцу, а как секретарю обкома и кандидату в члены ЦК.

— Воспитали тебя здесь, Шуренька, воспитали!.. — Суходолов опустился в кресло, с деланным сожалением смотрел на Александра.

— Меня хорошо воспитали. И не здесь. А ещё в комсомоле начали воспитывать. Я бы не хотел, чтобы вы думали, будто только один вы и заботитесь о выполнении планов комбината, будто только вы, и никто другой, в ответе перед партией и правительством. Начиная с уборщицы и самой молодой из аппаратчиц…

— Пожалуйста, хоть ты-то меня не учи. Устал от наставлений. Довольно, будьте здоровы. Идите и работайте. Митинги устраивать не позволю. А не угодно — подавайте заявления и ищите другое место. Оба.