Всеволод Кочетов - Секретарь обкома

С утра, — ещё не пришел поезд, на котором должен был приехать Василий Антонович, — Александр упаковал Павлушку в теплые одежды, сказал: «Ну, мамочка, с наступающим! Я тебе ещё позвоню. А пока — желаю и тебе и отцу много счастья. До свидания, мама», — взвалил на руки довольно-таки тяжелого Павлушку и ушел. Отогнув край шторы, София Павловна смотрела на темную улицу, ждала, когда Александр будет ее переходить к автобусной остановке. «Девочки…» — повторила она грустно. Ну пусть бы, пусть девочки, пусть найдется такая, что вернет его к нормальной человеческой жизни. Это же невыносимо, как он живет сейчас, какие тащит на себе тяготы. Двух женщин приводила в дом София Павловна. Обеих Александр забраковал. Нет, он не чувствует к ним доверия; равнодушные, безразличные, разве можно поручить им Павлушку? Нет и нет. И вот таскает, вот идет, скользит на разъезженной мостовой, бережно несет своего сынишку; вот ему уступают дорогу, его уже на остановке знают, подсаживают в автобус. Поехал. Софии Павловне припомнилась недавняя добровольная Павлушкина сиделка — Майя, девушка из цеха Шурика. Она интересная — ничего не скажешь. Но, кажется, излишне грустная. И умная, ли?

Шурик уехал. А София Павловна все стояла у окна; теперь она ждала машину Василия Антоновича. Роман Прокофьевич Бойко давно отправился его встречать. Перед обкомом Василий Антонович непременно заедет на минутку домой.

Александр тем временем трясся в автобусе. Павлушка пальчиком протаивал светлое пятнышко на обмерзшем, обметанном пушистым инеем окне, Александр размышлял. Он сказал вчера Софии Павловне правду: он ещё толком не решил, где ему встречать Новый год. Дома? Там будет своя, отцовская, компания. У них будут свои разговоры. Зачем ему туда лезть? В клубе, куда приглашает молодежь цеха? Будет скучать, нервничать, беспокоиться о Павлушке. Кому радость этот Новый год, а ему одно беспокойство. — Учтите, товарищ Денисов, — сказала заведующая детским садом, — что сегодня у нас будут дежурные няни. И если надо, можете оставить сынишку хоть до утра и даже на завтрашний день. Для ребятишек устроена елка, будут подарки, все будет.

— Спасибо, — сказал Александр.

— А если что, — добавила заведующая, — если, например, вы ещё не решили, где встречать Новый год, у меня компания собирается. Милости прошу.

— Спасибо, — и на это ответил Александр. — Учту. — Он улыбнулся, пожал руку заведующей. — Но только меня уже в клуб пригласили.

Он опоздал на несколько минут. Дневная смена приступила к работе. До вечера, до двенадцати ночи ещё далеко, а многие с утра приодеты, все в приподнятом настроении, работа идет хорошо. В цехе все сверкает.

— Ну вот, — сказал ему Булавин. — Своего мы добились. Бог правду видит.

Александр понял его.

— А что, новый уже приступил? — спросил он.

— В приказе сказано, что с первого января, то есть с завтрашнего дня ему приступить. Но я с ним уже говорил. Числа с пятого или с десятого начнем ремонт оборудования. Ничего. Недели две, конечно, простоим. Потом наверстаем.

Александр подумал о том, как будет встречать Новый год Николай Александрович. Вздохнул.

— А молодец ваш папаша, — сказал Булавин. — До этого он был для меня личностью безразличной. И даже я на него крепко злился за всю эту проволочку с директором. А сейчас уважаю. Нелегко так вот со старым другом поступить. Нашел в себе силы. Принципиальный человек.

Александр промолчал.

— Я пойду в завком, Александр Васильевич, — сказал Булавин. — Итоги подводим… Премии сегодня будем обсуждать, благодарности. Я же член завкома. А вы командуйте.

Александр прошелся по аппаратному залу. Старшей в зале в тот день была Майя Сиберг. Подобно медицинской сестре, она была в белом накрахмаленном халате, туго затянутом поясом, в белом платочке, повязанном так, будто это тоже медицинская шапочка.

— О, доктор! — сказал Александр. — Здравствуйте!

Майя, конечно, покраснела сначала. Затем тоже сказала:

— Здравствуйте, Александр Васильевич. Как поживает ваш сынок?

— Очень хорошо он поживает, Майечка. О вас спрашивает.

— Ну это вы говорите так, из любезности. Вы хотите мне сделать приятное.

Они ходили рядом по залу. В аппаратах еле слышно шумело, мирно побулькивало в трубах. Чуть заметно вздрагивали чуткие стрелки приборов, показывая давление и температуру жидкостей, участвующих в тихих, но грозных процессах распада и синтеза.

— Вы будете сегодня в клубе? — спросил Александр.

— А вы, Александр Васильевич? — Майя ожидающе смотрела на него своими большими голубыми глазами.

— Вы отвечаете вопросом на вопрос, — сказал Александр. — Это хитрость.

— О нет, я совсем не хитрая! — воскликнула Майя. — Я не знаю просто. И сестре надо помогать дома. И с подругами хочется быть тоже.

— И у меня положение сходное с вашим. Дома — родители… Могут обидеться, если сын от них уйдет в такой вечер. И вот молодежь пригласила…

— Вы так говорите это слово «молодежь», будто вам уже очень много лет, Александр Васильевич. Вы тоже «молодежь». — Майя улыбалась. — Вы совсем немножко старше меня. На четыре года.

— А вы откуда знаете?

— Знаю. — Майя улыбнулась ещё веселее. — Я про вас много что знаю.

— Ну что, например?

— Нет, я не буду вам этого говорить. Зачем говорить? Вы и сами всё знаете.

Александру было приятно разговаривать с Майей. Не в словах дело, слова были обычные, он в них не очень-то и вникал. Он слушал музыку ее голоса, как будто это была не речь, а пение, которое трогало за душу, проникало в сердце.

— Хороший вы человек, Майя, — сказал он.

Майя вновь покраснела, хотела что-то ответить, но Александра окликнули к телефону. Его тоже вызывали в завком. Там возник спор вокруг каких-то фамилий, Булавин просил прийти и поддержать.

И вот, когда на участке никого из начальства не осталось, когда Майя была тут единственной хозяйкой, она с ужасом заметила, как дрогнули и заметались стрелки индикаторов. Было по-прежнему тихо, безмятежно в аппаратном зале. Только метались стрелки. Майя поняла: приближается что-то страшное, может быть, катастрофа: химия такая стихия, которая способна взбушевать в любую минуту.

Надо было немедленно принимать решение. Прежде всего надо было всем покинуть цех. Майя включила рубильник звонка. Во всех помещениях зазвенела тревога. Это был сигнал на выход, на немедленный выход. Люди цеха были воспитаны в духе беспрекословного уважения к сигналам. Здесь было как на фронте: дана команда, ее немедленно выполняй. Люди хватали одежду и выбегали на двор. Многие выскочили, не успев даже одеться, они бросились от холода в соседние цеха. Одетые стояли в отдалении на снегу, смотрели на свое здание, готовые к любым неожиданностям. Все знали, что такое химия. Из соседних цехов звонили в дирекцию, в партийный комитет, в завком.