Анатолий Климов - Северные рассказы

— Будешь ждать нас здесь... Давай знать о себе выстрелами. Только не усердствуй, патронов мало.

Они пошли, спотыкаясь о напористый ветер, и скрылись за ледяными торосами. Чубриков занялся починкой радиоприемника. Изредка он выходил из самолета и стрелял в воздух. Ветер глухо доносил ответный треск двух винчестеров.

Прошло несколько часов мучительного ожидания. Становилось темно. Чубриков еще раз дал сигнальный выстрел. Совсем близко последовал одиночный сухой треск.

«Берегут патроны», — подумал он.

Следом за выстрелом пришел Тиминский.

— Антонов где? — еще издалека кричал он.

— Не знаю, не приходил!

Они ожесточенно палили в воздух, пока не израсходовали последний патрон. Ответа не последовало.

— Мы разошлись совсем недалеко отсюда, я все время слышал его сигналы, затем все смолкло. Пытался искать — ничего не вышло.

— Я пойду, — горячился Чубриков.

— Куда?

— Искать пилота.

— Бесполезно, потеряешься сам. В двух шагах ничего не видно. — Тиминский почти силой втолкнул Чубрикова в кабинку. — Надо ждать утра!

Ночь была беспокойнее прошедшей. Тревога за товарища не давала сомкнуть глаз. Тиминский сидел уткнувшись подбородком в колени. Чубриков потянулся к приемнику, надел наушники, бесцельно крутил регуляторы. Сквозь визг в наушники слышалась музыка, где-то далеко пел женский голос...

«...Вот, там, в Омске, в клубе, где вечерами часто собиралась молодежь, кто-нибудь садился за пианино, и... тра-ля-ля-тра-ля-ля... весело звучала мелодия, а иногда пела Нина. Так хорошо пела, кажется, всегда бы слушал...

...Но почему холодно? Ветер забирается за ворот, леденит тело. Закройте дверь, сквозит...»

— Ты чего?

Чубриков встрепенулся. Совсем близко заботливое лицо Тиминского.

— Понимаешь, вспомнился Омск. Придет же такая блажь в голову!

Чтобы согреться, они теснее прижались друг к другу. Тиминский рассказывал:

— Тебе впервой, а мы с Антоновым не раз в таких переделках бывали. Всегда сходило благополучно. Вот в гражданскую войну били в Средней Азии беляков. Порой совсем, думаешь, крышка — погиб. Нет, ведь вывернешься!.. С Антоновым лет пятнадцать летаем, хороший пилот, любит воздух... — он остановился не в силах продолжать рассказ. Тревога о боевом товарище снова захлестнула пуще прежнего. Где Антонов?

В окна пробивался сквозь крутящийся снег мутноватый рассвет. Оба выпрыгнули из самолета, нетерпеливо всматривались вдаль, куда ушел Антонов. Разошлись в разные стороны на поиски и ни с чем возвратились... Ветер несколько стих, но суровее становился мороз. Чтобы немножко согреться, разожгли примус.

Когда снова собрались на поиски, из-за громадной ледяной глыбы по правую сторону самолета показалась фигура. Человек еле передвигал от усталости ноги.

— Антонов! — пронзительно закричал Чубриков.

Оба бросились навстречу пилоту.

Прошел еще день. Наступила ночь. Ветер с новой силой рвет самолет. Он гудит сильнее, чем все три пропеллера. Пьют по порции спирта и вконец утомленные долгим бодрствованием крепко засыпают...

Опять утро и опять буран. Но уже утихающий, ровный. Ветер теперь дул, низко прижимаясь к земле, начисто подметал белесые просторы.

На стоянке оживление, пробуют моторы. Опять радостно загудели три пропеллера, в их ровном перестуке таилась надежда на избавление из ледяного плена.

Моторы в порядке. Тиминский и Чубриков, вымазанные до неузнаваемости, разогревают масло.

Небо очистилось от туч. Сквозь расступившиеся облака бурно блеснуло яркое солнце, оно искрилось на льду, слепило глаза. Скоро можно лететь. Но куда?

Запасы горючего подходили к концу. Кое-как отремонтированные после неудачной посадки части самолета грозили новыми авариями. Лететь к Вайгачу опасно, почти невозможно.

Среди поющего, холодного зюйда люди намечали путевку машине.

— Итак, выход один, — говорил Антонов, — реально ли лететь к Вайгачу, если даже забыть о скромных запасах горючего? По-моему нужно попытаться взять старт и итти на Обдорск.

Да, выход оставался один. «Л-105» должен пойти не во льды, а в тундру, к людям в поселки. Каждому из экипажа было не по себе. Не привыкли они бросать начатое дело.

Угрюмые разошлись по своим местам, как-то особенно нудно, с плачем рванулись в невидимые круги пропеллера. Самолет задрожал, минуту задержался, словно приготовляясь к взлету, затем с усилием рванулся и... беспомощно остался на месте не в силах оторваться.

Круто обернулся пилот. Плотно сжатые губы Антонова разжались, пропуская ругательства. Тиминский и Чубриков прыгнули в ветер.

Машина была на приколе у льда. Плохо отбили лыжи. Лед цепкой хваткой держал самолет. Тиминский бросился в обход машины, с левой глухой стороны самолета. Его обогнал Чубриков.

— Оставайся здесь, я быстрее тебя...

Опять поспешно долбили лед. Лыжа справа уже оторвалась ото льда. Чубриков еще возился у левой лыжни. Наконец освобожденный самолет радостно заскользил вперед.

Вход в кабину справа. Чубриков бежит в обход, мимо хвостового управления, к двери. Машина уходит быстрее запутавшегося в глубоком снегу человека.

— Скорей, Чубриков!

В распахнутую дверь самолета смотрит испуганный Тиминский, он что-то кричит, пересиливая рев мотора, машет руками и поспешно исчезает.

Машина идет к подъему... Жизнь уходит... Бывают такие минуты у человека, когда сразу вдруг вспомнит он всю свою жизнь.

Воспоминания заполняют Чубрикова. Перед глазами встает такая же жуткая, как сейчас, картина.

...1921 год. Голод. Семья Чубрикова спасается от голода: уезжает на юг. В Самаре девятилетний Ванюшка убежал с поезда за кипятком. После с горячим чайником он догонял уходящий поезд. В окно вагона кричала мать, кипяток обжигал руки, а последний вагон уходил все дальше и дальше... Так он стал беспризорным...

Вот, как вагон тогда, сейчас уходила кабинка... В 1921 году он остался беспомощным, но среди живых людей. Теперь Иван был сильным, но мог остаться один. Нет, этого не может быть.

Снова из кабинки показался Тиминский, торопясь бросил на лед ружье, а затем к ногам Чубрикова, извиваясь, упала веревка.

Иван понял. Ему давали возможность спастись, а в случае неудачи оставался винчестер... Как выстрел, свалился он на снег, замерзшие пальцы судорожно вцепились в веревку.

После он ничего не помнил. Не помнил, как тащился по острым комочкам льда, оставляя на них платье и кровь, как его уже на взлете втащили вовнутрь самолета и долго пытались вырвать веревку.

Очнулся, когда самолет прошел суровый Байдарак. Внизу расстилалась ровная тундра.

...Когда вновь забушует весна, винчестер унесет на льдине далеко, в суровый океан.

3 апреля их самолет приземлился в Обдорске, а через пару дней они уже были готовы к следующему рейсу.