Аркадий Львов - Двор. Книга 1

От бензина, ехидно засмеялась тетя Настя, она не сделается золотая, как статуя, а посмотрим, какой сделается завтра Граник за свою банку перед товарищем Дегтярем!

— Ладно, — взял, наконец, себя в руки Ефим, — прекратим дебаты и поставим вопрос где надо, кто дал дворнику право оскорблять даром старейших жильцов дома.

— Неси быстрей свой бензин, — крикнула вдогонку тетя Настя, — а то выдохнется!

В парадном Ефим на секунду задержался и шепотом, чтобы не разбудить людей, ответил:

— Стерва! Потанцуешь у меня фокстрот на коленях! Позже всех пришел доктор Ланда, положил тете Насте в карман сорок копеек и объяснил, что сегодня было трудное дежурство. Тетя Настя пощупала монетки в кармане и вздохнула: нехай ее режут на части, а врачом она бы не согласилась.

Доктор Ланда сказал, он хорошо понимает, тем более, что у них в работе много общего: ни дня, ни ночи, вечная тревога, и люди, каждый со своими претензиями.

Насчет претензий тетя Настя привела последний пример с Граником, как он по ночам золотую краску домой тащит и орет на всю Одессу, чтобы не запирали ворота.

Да, подтвердил доктор Ланда, Граник — человек со странностями, пожелал тете Насте спокойной ночи и сам горько усмехнулся: откуда при ее работе покой!

В окно заглядывал молодой месяц, тетя Настя долго не могла заснуть, вспомнила по очереди Лялю Орлову, как та бежала через двор, Ефима Граника с его очищенным бензином, доктора Ланду, у которого круглые сутки дежурство: можно подумать, кроме него, докторов в Одессе нет.

Раньше давал рубль, потом на полтинник съехал, теперь — четыре гривенника. Недаром люди говорят, жид за копейку держится.

На другой день во дворе все знали, что Ляля Орлова не ночевала дома и не вышла на смену. Иона Овсеич был возмущен до глубины души и требовал, чтобы Клава Ивановна дала ему убедительное объяснение, как получилась такая широкая огласка. Клава Ивановна пожимала плечами и на пальцах вела счет: она знала, сам Дегтярь, Дина Варгафтик, дворничка, а больше никто.

— Чудо! — громко смеялся Дегтярь, как будто ему очень весело. — Но здесь не церковь, чудес не бывает, и кто болтает, пусть пеняет на себя!

Клава Ивановна, как ни добивалась у Дины Варгафтик и тети Насти правды, получала на все вопросы категорическое «нет».

— Значит, — опять набросился Дегтярь, — чудес не бывает, но иногда случается. Так?

Клава Ивановна целый день терпела эти упреки, потом не выдержала и сказала Дегтярю: шила в мешке не утаишь, а если он хочет, чтобы сохранялась тайна, должны знать только они вдвоем.

— Нет, — закипел Иона Овсеич, — тогда будет ясно, что болтает сама Малая! Я запретил звонить на фабрику, а ты нарушила, я говорил, нельзя показывать страх и лишние опасения, а ты стояла у Орловой возле дверей и прислушивалась. Малая, я тебе по-товарищески советую: брось эту партизанщину!

Что Иона Овсеич знает о телефонном разговоре с фабрикой, Клава Ивановна не удивилась — наверно, сам звонил и ему сказали про тетю из Херсона, — но насчет дверей была просто загадка: допустим, Настя могла видеть, как она выходила из парадного, но возле дверей, когда она стояла и прислушивалась, не было ни живой души. С другой стороны, видели не видели, а факт есть факт: Дегтярь все знал и молчал, пока не пришлось к слову.

Вечером Оля Чеперуха принесла страшную новость: за Щепным рядом, возле трамвайного депо, на дереве повесилась женщина — лет тридцать пять, прилично одета. Говорят, красавица.

Лялю Орлову никто не считал красавицей, но, если трагический случай, человеку всегда добавляют хорошее, а возраст и одежда совпадали полностью.

У Клавы Ивановны, когда она услышала, оборвалось сердце. Дегтярь, хотя делал вид, что в данном случае целиком исключает совпадение, учитывая район и Лялин характер, согласился на одну экстренную меру: пусть Малая сходит в морг и посмотрит. Если спросят фамилию, имя, адрес, назваться Абрамович или Ивановой, на месте будет виднее. Адрес любой.

— А Орлову как?

— А Орлову, — разозлился Иона Овсеич, — назовешь Жопасрученко Хая Срулевна!

В морге дежурил старичок. Он вежливо спросил имя, фамилию, возраст. Клава Ивановна, хотя готовилась заранее, немого растерялась, тогда старичок предложил ознакомиться с покойниками визуально. Клава Ивановна вздохнула с облегчением и невольно засмеялась: только сейчас она сообразила, что вопрос насчет имени и фамилии имел в виду не ее. Старичок молчал, и Клава Ивановна сама рассказала про свою ошибку. Нет, объяснил старичок, они интересуются только своими клиентами, то есть теми, которых привозят, а кто сам приходит — тот не клиент. Напоследок он посоветовал заглянуть в морги городских больниц. На Клаву Ивановну, хотя минуту назад у нее уже отлегло от сердца, опять напал ужас, она думала, покойников с улицы привозят прямо сюда. Да, подтвердил старичок, покойников — прямо сюда, но случается, человек еще дышит, есть небольшой шанс — тогда в больницу, а всякая приличная больница имеет свой морг.

Клава Ивановна заторопилась, но старичок дал совет отложить до утра: когда несчастье, какой смысл спешить. Тем более, мадам ищет не дочь, не сестру, не золовку.

— Откуда вы узнали? — поразилась Клава Ивановна.

— Откуда я узнал? Посидите на моем месте с девятьсот пятого года — вы тоже будете узнавать.

— Интересно, — сказала Клава Ивановна, — а кто же она мне, по-вашему?

Старичок ответил, он не знает, кто, но мадам имеет крупные неприятности и может иметь еще больше. Когда не боятся неприятностей, не ищут.

Нет, возмутилась Клава Ивановна, как раз сейчас он не угадал: у нее сердце рвется на куски от жалости, и она готова отдать полжизни — только бы не было несчастья.

— Полжизни, — пожал плечами старичок. — Вчера приходил мужчина — он соглашался отдать всю жизнь. И весь мир в придачу. По внешнему виду, можно определить, партеец.

— Ну? — у Клавы Ивановны пересохло в горле. — Пожилой? Молодой?

Старичок снова пожал плечами: мадам сама понимает, здесь не аукцион, последний голодранец может предложить миллиард и не прогорит. Партеец был пожилой, он искал мужчину. Но люди иногда притворяются: говорят, ищут мужчину, а на самом деле — женщину. И наоборот. Но, опять-таки, не следует отчаиваться — еще не все потеряно.

Нет, вдруг заплакала Клава Ивановна, не надо ее утешать: что стоят наши слезы и переживания, когда речь идет о человеческой жизни!

Дегтярь целиком поддержал мнение служителя из морга: утро вечера мудренее. Кроме того, он не претендует быть пророком, но дает сто против одного, что вообще не надо искать.

— Овсеич, — Клава Ивановна вытерла платочком глаза, — у тебя крепкие нервы, ты можешь спокойно спать, когда над головой стреляют пушки.