Аркадий Львов - Двор. Книга 2

— Дорогой Зиновий Ионович, — улыбнулся товарищ Дегтярь, — я слишком долго живу на этом свете и уже давно не девочка. Еще покойный отец, много лет до революции, говорил мне: легче не отдавать, чем отдать, а потом получить обратно. Кроме того, я тебе повторяю, речь идет не о моей, твоей или Иванова, Петрова, Сидорова собственности, а о детском форпосте, то есть общественном достоянии, который мы в свое время, силами опять-таки общественности, переделали из прачечной. Я тебе могу напомнить: ты сам, будучи еще мальчиком, доказал свою сознательность и активно помогал взрослым. А теперь, спустя столько лет, преодолев такие испытания, ты готов сделать шаг назад.

Зиновий сильно выдохнул воздух, как будто после хорошего стакана горилки, и спросил: когда общественность думает приступить к восстановлению?

Поскольку решение, сказал Иона Овсеич, уже принято, то есть, по сути, положено начало, следующий этап — как только достанем стройматериалы. За рабочей силой остановки не будет.

А если, спросил Зиновий, достанут через три года?

— Чеперуха, — товарищ Дегтярь прищурил глаз, — не лови меня в мышеловку: я не мышка.

И все-таки, продолжал свое Зиновий, если действительно три года, а завод и военкомат обещают квартиру гораздо раньше, почему же не взять за основу предложение семьи Чеперухи?

Товарищ Дегтярь покачал головой: все-таки хотят поймать в мышеловку, а он опять повторяет — год или три года, никакой роли не играет, и превращать детский форпост в квартиру для одного Чеперухи он никогда не позволит. Кроме того, надо предвидеть еще один фактор: когда Зиновий Чеперуха сделает себе из форпоста квартиру, то завод, который дает стройматериалы, и военкомат, и все остальные могут посчитать, что он обеспечен, и вычеркнут его из списка, а наши дети так и останутся ни с чем. Получается, это уже не какой-то отдельный случай, а вопрос принципа.

— Подождите, — остановил Зиновий, — а если инвалиду, фронтовику, офицеру, с женой и двумя детьми, негде жить, так это принцип или отдельный случай?

— Неправда, — Иона Овсеич хлопнул ладонью, — и злобная клевета! У тебя есть крыша над головой, у тебя есть стены и свой угол!

Зиновий придвинулся вплотную к товарищу Дегтярю и начал быстро растирать руки, как будто хочет ударить. Иона Овсеич раскрыл рот, видно, не хватало воздуха, голова отшатнулась назад и задрожала. Зиновий налил из графина воду в стакан и поставил возле Ионы Овсеича:

— На, Дегтярь, выпей.

Иона Овсеич секунду-другую смотрел стеклянными глазами, словно не понимает, затем взял стакан, сделал глоток, Зиновий насмешливо скривил губы и сказал: в Мукдене один китаец дал ему рецепт, как следует пить воду, — прежде чем проглотить, надо подержать во рту, чтобы язык и небо могли взять из воды полезные частицы, эти частицы идут по нервам прямо в мозг, иначе все попадает в желудок и самое ценное уходит из организма вместе с мочой.

Точно нельзя было судить, слушает Иона Овсеич или не слушает совет, который китаец из города Мукдена давал Зиновию, но последние глотки он делал медленно и две-три секунды задерживал во рту. Когда осталось несколько капель на дне, Иона Овсеич поставил стакан возле графина, вытер ладонью губы и обратился к Зиновию с вопросом: ему ясно, какую позицию занимает двор насчет форпоста, или требуются дополнения?

Зиновий вдруг засмеялся: он думал за рецепт китайца, который может пригодиться товарищу Дегтярю на весь остаток жизни, следовало бы немного уступить, Нет, Иона Овсеич провел пальцем в воздухе, не только за совет одного китайца, но даже за все шестьсот миллионов.

На другой день Зиновий зашел в райжилотдел. Принял товарищ, по фамилии Парфентьев, Иван Нефедыч, тот самый, который приходил в составе комиссии. Он молча выслушал и поинтересовался, какое мнение по этому варианту у Дегтяря. Зиновий хотел притвориться, что ему неизвестно, поскольку, мол, не было конкретного разговора, но Иван Нефедыч сам догадался, как обстоит в действительности.

— Слушай, Чеперуха, — сказал Иван Нефедыч, — я побалакаю с вашим Дегтярем, а на всякий случай запишу тебя на прием к председателю.

Через три дня Иван Нефедыч позвонил Чеперухе на завод имени Кирова и поставил в известность, что надо идти на прием к председателю, только пусть не в одиночку идет, а с женой да с детьми.

Нет, заупрямился Зиновий, никакой жены и никаких детей — он не в богадельню за милостыней идет.

— Слушай, Чеперуха, — рассердился товарищ Парфентьев, — ты делай, как тебе велят, а самодеятельность будешь показывать в цирке.

На приеме у председателя Иван Нефедыч сам изложил дело, сообщил про комиссию и результаты обследования, а насчет форпоста прямо сказал, что сильно запущен, с ремонтом на одной инициативе общественности здесь не выедешь.

— Значит, Парфентьев, — сделал вывод председатель, — ты стоишь за то, чтобы отдать подряд частнику, а общественность против.

Дети заплакали, Катя стала раскачиваться на стуле, чтобы успокоить, председатель спросил, в каком возрасте хлопцы, и опять обратился к Парфентьеву:

— Вот что, Парфентьев, поговори с общественностью, а Дегтярь пусть зайдет ко мне. Только не откладывай, надо, чтобы в пять дней Чеперуха имел на руках ответ.

— А сегодня, — Зиновий смотрел то на председателя, то на Парфентьева, — значит, даром приходили?

— Отчего же даром? — удивился председатель. — Через неделю получишь окончательное решение.

— А сегодня, — держался за свое Зиновий, — сегодня побеседовали и разошлись?

— Не разошлись, а познакомились, — поправил председатель. — Ты сядь на мое место и скажи: есть у меня моральное право, в угоду тебе, не считаться с общественностью? Это одна сторона дела. И другая: общественность, думаешь, будет молчать нам, если мы ей поперек дороги станем?

— При чем здесь общественность! — схватилась вдруг Катерина. — Просто Дегтярь вам свояк, а мы чужие, посторонние — и вам плевать, А товарищ Парфентьев видел своими глазами и объясняет вам, как надо делать.

Председатель откинулся в кресле, руки положил на подлокотники, из-под пальцев торчали черные львиные головы, и сказал: Дегтярь ему такой же свояк, как Чеперуха, что же касается комиссии, то ее дело обследовать и доложить, а исполком уже по своему усмотрению будет решать, как поступить на практике.

Чеперухи с детьми вышли, Парфентьеву председатель велел остаться. Зиновий хотел подождать в приемной, но секретарша сказала, что здесь нельзя, пусть выйдут в коридор. Катерина, еще злая после объяснения в кабинете, обидела секретаршу нехорошим словом, та в ответ назвала хамлом и грозила вызвать милицию, но Чеперухи уже были в коридоре, и на том разговор кончился.

Минут через десять вышел товарищ Парфентьев — красный, на лбу по залысинам большие капли пота, пустой рукав, где культя, вывалился из кармана.