Аркадий Львов - Двор. Книга 2

Монашка не ответила ни да, ни нет, а сказала спасибо за гостеприимство, спешно собралась и пошла из комнаты. Тося догнала ее возле ворот и столкнулась лицом к лицу с Клавой Ивановной.

— О, — обрадовалась Клава Ивановна, — только этого нам не хватало! Ходишь к монашкам. Как раз только что, возле вокзала, одна кричала, что жиды навели мор на всю Россию.

— А они Христа-бога распяли, ваши евреи, — сказала черничка.

— А я сейчас вызову милиционера, — распалилась вмиг Клава Ивановна, — и разберемся в НКВД, откуда твоя фашистская морда! Тося, держи ее за руки и не отпускай.

Тося схватила черничку за руку и крепко нажала под локтем, чтобы сделалось больно, та заплакала, поклялась Богом, что больше не будет, и пусть ее отпустят на все четыре стороны из этой Одессы.

— Нет, только в одну сторону! — закричала Клава Ивановна и показала в конец, где улица своими домами упирается в крутой обрыв, который ведет к морю.

Тося плюнула черничке в лицо, назвала поганой сволочью и отпустила руку. Черничка не стала вытираться, а чуть почувствовала свободу, быстренько побежала по улице, как велели.

— Ну, — сказала Клава Ивановна, — теперь ты сама видела и слышала, кто имеет дело с Богом. Тося, я тебе говорю, как родная мать: ты ищешь там, где пустота, и ничего, кроме пустоты, не найдешь.

Тося хотела сказать про академика Филатова, которого сама видела в церкви, но передумала, потому что Клава Ивановна на все найдет ответ и объяснение, а слушать и спорить — для этого тоже надо иметь настроение.

Сентябрь весь, до последних дней, стоял теплый и даже захватил первую декаду октября. Чеперухи поднимались в шесть утра и работали в своем форпосте до восьми, потом, когда возвращались со смены, работали еще часа три-четыре до полуночи. Гришу и Мишу выносили во двор, они тихо лежали в своей лохани, и соседи просто завидовали: такие спокойные дети — редкое счастье! В отдельные вечера с моря надвигалась сырость, детей приходилось оставлять в комнате, за ними присматривала бабушка Оля, но потом Зиновий сказал, нечего попусту тратить время, пусть идет работать.

Из соседей больше всех помогала Тося. Она умела хорошо делать перетирку, и старый Чеперуха заявлял публично, что эту работу он может доверить только ей. Тося смеялась, называла Иону хитрюгой и требовала себе в ученики ни больше, ни меньше, самого Дегтяря.

— Тося, — отвечал на это хитрюга Иона, — как ты, он все равно никогда не научится.

Перетирая стену, Тося дошла до места, где десять лет назад Ефим Граник написал: МЫ РОЖДЕНЫ, ЧТОБ СКАЗКУ СДЕЛАТЬ БЫЛЬЮ! Лазоревая краска немного поблекла, но, если чуть-чуть освежить, она опять заиграет, как новая. Катерина сказала, нечего освежать, здесь не пионерский уголок и не агитпункт, но Зиновий и старый Чеперуха были за то, чтобы оставить. Тося вытирала слезы, она вспомнила, как ее Колька выступал на открытии форпоста, вроде только вчера было. Оля тоже заплакала и сказала, пусть останется на своем месте, в конце концов, никому не мешает.

Нет, стояла на своем Катерина, надо закрасить, а то курам на смех: квартира, живет семья — и вдруг лозунги на стене!

— Какие лозунги? — удивился Иона. — При чем здесь лозунги? Это же знаменитая песня, все дети знали наизусть.

— Папа, мама, — Катерина начала терять терпение, — здесь уже не форпост, и прошло столько лет. Вы понимаете: прошло столько лет! Зиновий, ты можешь им объяснить или будешь молчать, как будто отрубили язык топором!

— Боже мой, — схватилась за голову Оля, — она говорит моему сыну такие слова: отрубить язык топором! От одного этого можно лечь в могилу.

Зиновий попросил маму не устраивать сцену, а надпись велел оставить как есть.

В воскресенье пришел Дегтярь познакомиться на месте с ходом работы. В этот день немножко помогали Аня Котляр и Адя. Иона Овсеич похвалил за дружбу и взаимовыручку, пожелал успеха, сам несколько раз мазнул кистью, потом попросил старого и молодого Чеперух уделить ему минуточку внимания наедине, чтобы не мешать людям и не отвлекать.

Оля, хотя никаких оснований не было, с тревогой оглядывалась. Через пять минут Иона вернулся на рабочее место, а Зиновий с товарищем Дегтярем пошли смотреть, на всякий пожарный случай, накладные и другие оправдательные документы, ибо, как стало известно товарищу Дегтярю, из райисполкома может нагрянуть ревизия и застигнуть врасплох. Зиновий уверял, что никакого врасплох быть не может, поскольку вся канцелярия в полном ажуре, но Дегтярь на это возразил, что нарушителям и преступникам, о присутствующих не говорят, всегда представляются их дела в полном ажуре, а ревизия и ОБХСС тем не менее находят.

Как ни досадно, Дегтярь оказался прав: в форпосте стояла еще не распечатанная банка со свинцовыми белилами, восемь кило двести граммов, а никакого чека, никакой квитанции не было. Зиновий объяснил, что на эту банку нет документа, поскольку в данный момент завод Кирова не мог выделить ему из своих фондов, и пришлось взять с рук у перекупщика на Староконном базаре.

— А перекупщик, — скривился Иона Овсеич, — копию чека, конечно, тебе не выдал. В итоге же получается, государство должно верить Зиновию Чеперухе на честное слово.

А почему не верить на честное слово, возразил Зиновий: если бы он действительно опасался, так не проще ли было перелить в ведро или вообще спрятать?

В ответ на эти рассуждения товарищ Дегтярь привел убедительный пример из охотничьей жизни: некоторые хищники, в частности, лисица, имеют обычай петлять, то есть путать следы, однако, коль скоро охотник набрел на след, ей редко удается уйти от расплаты.

При чем тут лисица, при чем тут расплата, возмутился Зиновий, если он ничего не воровал и его тянет на рвоту от одной мысли, что надо прятаться. И вообще, весь сыр-бор из-за одной несчастной банки.

— Чеперуха, — сказал товарищ Дегтярь, — кодекс не занимается арифметикой, одна банка, три или десять, а делает различия на мелкие хищения и крупные хищения. Если бы каждая семья только в нашем дворе приобрела путем хищения по такой баночке краски, я думаю, понадобился бы грузовик для перевозки. Это во-первых. А во-вторых, допустим даже, ты покупал у спекулянта на Строконном базаре, разве было непонятно, что это ворованное? Или ты решил просто: плевать, что он украл у государства, главное, что это мне нужно. И выгодно. Другими словами, стал соучастником преступления.

Зиновий задумался, серые глаза потемнели и сделались, как морская вода, когда прячется солнце. Упираясь обеими руками в стол, он поднялся, подошел к дверям, вставил ключ и сказал:

— Выходи, Дегтярь, мне надо работать.

Товарищ Дегтярь продолжал сидеть на месте и ответил:

— Давайте не будем ерепениться.